Я беременна от женатого мужчины с тремя детьми. Он обещал оставить свою жену, с которой прожил 20 лет. Прошлой ночью мне позвонила она. Она хотела встретиться. Я согласилась. Она привела с собой их детей. И, к моему шоку, ее дочь сказала…
ЧАСТЬ 2: «Истина за чашкой чая»
Я беременна от женатого мужчины. Его зовут Илья. Он говорил, что их с женой брак давно мёртв, что он живёт с ней, как с соседкой, что дети выросли, и он только ждёт «удобного момента». А когда я сказала, что жду ребёнка, он не испугался. Сказал, что всё у нас будет. Что уйдёт. Что уже почти всё решено.
Но вчера его жена мне позвонила.
И сегодня — она пришла. Не одна. А с детьми.
Я сидела в маленьком кафе возле моего дома, вцепившись пальцами в чашку с ромашковым чаем, и старалась дышать. Был конец ноября, в стекло барабанил мелкий дождь, и всё казалось каким-то сном.
— Привет, — сказала она спокойно. Женщина в светлом пальто и с крепко сжатыми губами. — Я — Лена. А это мои дети.
Три человека подошли ближе: мальчик лет десяти, подросток с наушниками на шее и девушка — почти моего возраста. Я оцепенела.
Девушка села прямо напротив. Посмотрела на меня с каким-то странным выражением — не злым, не осуждающим. Скорее — жалостливым.
— Меня зовут Маша, — сказала она и неожиданно добавила: — Вы — не первая.
Я не поняла.
— Что?
— Не первая, — повторила она. — У папы это уже было. Сначала была Марина, потом — Лиза. А теперь — вы.
Лена молчала. Просто смотрела на меня.
А у меня всё внутри съёжилось.
— Подождите… — я заикнулась. — Какие… Марина? Лиза? Но он же говорил…
— Он всегда говорит одно и то же, — перебила Маша. — «Я люблю тебя». «Ты особенная». «Я уйду от жены». «Это просто формальность». Только потом он исчезает. Или начинает злиться. Или вдруг оказывается, что «ты слишком много хочешь».
Мальчик зевнул и обнял маму. Младший сын.
Лена заговорила впервые:
— Я хотела, чтобы ты услышала это не от меня. Чтобы ты сама всё поняла. Я устала быть «жёной». Мне 44 года, я всю жизнь была его фоном. А потом стала наблюдать, как он лепит одно и то же другим.
Я хотела встать. Уйти. Закричать.
Но не смогла.
— Я жду от него ребёнка, — прошептала я. — Он… говорил, что любит меня.
Лена откинулась на спинку стула и улыбнулась печально.
— Он говорил это и мне. И каждой из них.
— Почему вы всё ещё с ним? — не сдержалась я.
— Потому что у нас был дом, дети, кредит. Потому что я надеялась. Потому что верила. А теперь… теперь я просто хочу закончить эту игру.
Маша посмотрела на меня внимательно:
— Если ты надеешься, что он изменится, — не надейся. Но если ты хочешь родить — рожай. Мы ни в чём тебя не вин… — она запнулась. — Нет, я не виню. Мне просто жалко, что ты поверила.
Когда они ушли, я осталась сидеть одна. Не шевелясь. Перед глазами стояли лица — жены, дочери. Их глаза.
Я позвонила Илье.
Он не ответил.
Через десять минут — написал:
«На совещании. Позже.»
Я сидела в темноте квартиры, обняв подушку. И думала, что делать. Я не могла просто стереть всё это. У меня под сердцем был ребёнок. Его ребёнок.
Он пришёл только на следующий день вечером. С букетом роз и тем самым выражением лица, от которого я когда-то таяла. Только теперь оно вызывало во мне тревогу.
— Что случилось? — спросил он весело. — Почему такая грустная?
— Я встретилась с Леной. И с детьми, — сказала я спокойно. — Маша всё рассказала.
Он замер.
— Что… рассказала?
— Что ты говорил одно и то же каждой. Что я не первая. Что ты обещал, но всегда оставался с ней. Что ты…
Он оборвал меня:
— Маша — не в себе. Она с детства… драматизирует. А Лена… ты же понимаешь, она злится. Она хочет разрушить всё, что у нас есть.
— А что у нас есть? — спросила я. — Скажи честно. Есть ли у нас будущее?
Он положил руку на мой живот:
— У нас будет ребёнок. Это не шутка. Я люблю тебя.
— Как ты любил Марину? Или Лизу?
Он отдернул руку.
— Ты следуешь за её словами? А как же то, что мы пережили вместе?
Я молчала. Потому что слишком многое уже поняла. И хотя ещё вчера я мечтала о его ласке, сегодня я видела перед собой чужого мужчину.
— Я дам тебе время, — сказал он раздражённо. — Ты сейчас нестабильна. Это гормоны. Ты просто… — он махнул рукой. — Ты не в себе.
Он ушёл. Больше не позвонил.
Через три недели я узнала, что Лена подала на развод. Маша писала мне короткие сообщения, иногда поддерживала.
— Он злится, — писала она. — Говорит, что все его предали. Что «все бабы одинаковые». Он ушёл из дома.
— Где он теперь? — спросила я однажды.
— У новой. — последовал ответ.
Я не плакала. Просто сидела в ванной, глядя на свои ноги в воде. Где-то там, в глубине, у меня билось сердце ребёнка.
Я долго думала, оставить ли его.
Прошло четыре месяца.
Я ходила по улице с округлившимся животом, и чувствовала, как всё меняется. Я ушла с работы, переехала к маме, и впервые за долгое время почувствовала тепло.
Однажды утром — мне позвонили.
— Привет, — сказал голос. — Это я. Илья.
Я молчала.
— Я хочу видеть тебя. Видеть ребёнка. Всё не так… Я был глуп. Это были тяжёлые месяцы. Я всё понял.
— Ты снова с ней? — спросила я.
— Нет. Я один. Хочу всё начать сначала. Мы ведь любили друг друга?
— Ты не любил, — сказала я. — Ты просто не умел быть один.
Он долго молчал.
— Можно я хоть раз увижу его, когда он родится?
Я не ответила. Потому что не знала, можно ли доверять человеку, который сжёг столько мостов и теперь хотел вернуться как будто ни в чём не бывало.
Роды прошли быстро. Я родила мальчика. Маленький комочек с копной тёмных волос. Я назвала его Артемием — так звали моего деда. И когда впервые прижала к груди, поняла — всё, что было, стоило этого момента.
Через две недели снова позвонила Маша.
— Я слышала, ты родила. Поздравляю.
— Спасибо, — сказала я. — А как вы?
— Мы с мамой уехали. Она поступила в университет. Будет психологом.
Я улыбнулась.
— А Илья?
— Он снова с Мариной, — сказала она просто. — Только теперь Марина в курсе всего. Он уже не врёт.
— Значит, научился?
— Нет, — сказала она. — Просто Марина — та, кто принимает. А ты — та, кто требует правды. Такие ему неудобны.
Спустя три месяца я написала письмо. Длинное. И не отправила. Просто прочитала его вслух своему сыну. А потом порвала и выбросила.
Всё закончилось.
А всё только начиналось.
ЧАСТЬ 3: «Там, где начинается свет»
Весна пришла поздно. В Подмосковье всё ещё лежал мокрый снег, когда я впервые решилась выйти на улицу с коляской.
Артемий спал, уткнувшись в серую плюшевую сову, которую я сама сшила на курсах «Мамы и творчество». Я медленно шла по скрипящему снегу, вдыхая запах свежести и чувствовала себя почти живой.
Почти.
Потому что в сердце всё ещё оставались следы той истории. Не из-за Ильи — нет. Я не скучала. Я не ждала. Просто… всё было слишком быстро. Я не успела понять, кто я без него. Не как женщина рядом с мужчиной. А как человек.
Вечером мне написала Маша:
«Мама открыла кабинет. У неё уже первые клиенты. Говорит, что твоя история — была для неё поворотной точкой. Она впервые не стала ждать, пока он «передумает».
А как ты?»
Я долго смотрела на экран.
Потом написала:
«Я начала жить. Без ожиданий. Без пустых обещаний. Но с Артемием — и с собой».
Прошло ещё полгода.
Я переехала в город поближе к подруге детства — Вике. Мы не виделись лет десять. Она недавно развелась и открыла маленькое кафе. Позвала меня работать с ней — просто помогать с бумагами.
— Тебе будет не скучно? — спросила она, когда я впервые зашла внутрь.
— После родов? — рассмеялась я. — Мне не бывает скучно. Только одиноко… иногда.
Она кивнула.
— Мы будем друг у друга. Этого хватит.
В кафе был один постоянный посетитель. Мужчина лет сорока, с усталым взглядом и книгой в руках. Он всегда сидел за угловым столиком, пил капучино и что-то писал в блокноте.
— Кто это? — спросила я однажды у Вики.
— Антон. Бывший учитель литературы. Ушёл из школы, пишет роман. Жена погибла два года назад. Говорят, он после этого стал молчаливым и грустным.
Я кивнула, бросив взгляд на его руки — длинные, с чернилами на пальцах.
Мы с ним заговорили через месяц.
— Ваш малыш всегда так спокоен? — спросил он, когда я кормила Артемия кашей за соседним столиком.
— Только рядом с совой. И когда играет с ложкой, — улыбнулась я.
— А как зовут?
— Артемий. А вас?
— Антон, — протянул он руку. — Я видел вас раньше, но не решался заговорить. Мне казалось, вы слишком заняты жизнью.
— Наверное, это правда. Я долго была занята чужой.
Он не понял. И не стал спрашивать. И мне это понравилось.
Антон стал приходить чаще.
Он рассказывал, как однажды учил шестиклассников читать Бродского. И как одна девочка подошла после урока и сказала: «Мне стало легче дышать». Он улыбался, вспоминая это, и я видела в нём свет.
— А вы? — спросил он однажды. — Чем мечтали заниматься до… до всего?
— Я мечтала стать дизайнером тканей. Но родители настояли на бухгалтерии. А потом — замуж, работа, Илья… — я замолчала.
— Илья? — тихо повторил он.
Я посмотрела на него. Впервые за долгое время — спокойно.
— Он был моим прошлым. А этот малыш — моё настоящее. А вот с будущим я ещё не решила, — улыбнулась я.
Он кивнул.
— У вас есть свет. Даже когда вы говорите о боли.
— Это материнство. Оно как… фильтр. Через него видишь главное.
Прошло ещё два месяца. Я уже не смотрела на календарь. Мы с Артемием гуляли, я помогала Вике в кафе, по вечерам читала книги, и — иногда — болтала с Антоном.
Он всё больше становился частью моего пространства. Но без претензий. Без спешки. Он не лез. Он просто был.
Однажды он спросил:
— Ты когда-нибудь была на море?
— Только в детстве. С родителями. Почему?
— У меня есть старая «Нива». Никуда не едет, но как-то доехала до Крыма. Поехали? Просто — на пару дней. С малышом. Без обещаний. Просто ветер и чайки.
Я посмотрела на него. И вдруг захотела.
Захотела поехать. Захотела улыбаться. Захотела дышать.
Мы поехали в конце сентября. Антон за рулём, я с Артемием и термосом чая, пледом и старыми кассетами «Машины времени», которые играли на магнитофоне.
— Ты знаешь, что ты другая? — сказал он однажды ночью, когда мы сидели на пляже и смотрели на звёзды.
— Какая?
— Та, кто умеет уходить. Кто не держится за обман. Кто не боится остаться одна ради истины.
Я молчала. Потому что он прав. Я прошла через это. Не сразу. Но выбралась.
— А ты? — спросила я. — Ты когда научился жить без неё?
Он долго молчал.
Потом сказал:
— Я не научился. Я просто принял, что она — в прошлом. А жизнь — всё ещё здесь. И она… в тебе. В Артемии. В этом чаю с лимоном.
Я рассмеялась. И впервые за долгое время — не от боли, не от иронии. А просто от радости.
Мы не стали сразу вместе. Не переезжали, не строили планы. Просто иногда он оставался у нас. Иногда я засыпала у него на плече, когда Артемий играл с его руками.
Мы не были семьёй. Но были чем-то больше, чем просто знакомыми.
Однажды, когда Артемию исполнился год, пришла открытка.
Без обратного адреса.
«Надеюсь, ты счастлива. Я не был готов тогда. Прости.
— И.»
Я посмотрела на открытку и скомкала её. Не из злости. Просто потому, что она больше ничего не значила.
На день рождения Артемия пришли Вика, Маша с Леной (они были в городе проездом), даже Антон принёс детскую машинку, которую смастерил сам. В комнате было полно шаров, музыка из колонок и запах яблочного пирога.
— Ты ведь не знала, что всё так обернётся, да? — шепнула мне Лена, держа бокал.
— Нет. Но если бы кто-то тогда сказал мне, что будет свет, я бы не поверила.
— А он есть. — она улыбнулась. — У нас всех он теперь есть. Просто в разном виде.
Когда вечером мы сели втроём на диван — я, Артемий и Антон — я подумала: жизнь не даёт гарантий. Она ломает. Она испытывает. Она выбивает почву.
Но потом — она даёт. Не сразу. Иногда — не то, чего ты ждал.
Но даёт лучшее.
То, что ты сам в себе растил, берёг и не предал.
ЧАСТЬ 4: «Слово, которое нельзя вернуть»
Весна в этом году началась с дождей. Казалось, сама погода плакала за всё то, что мы пережили, и за всё то, что ещё должно было случиться.
Мы с Артемием гуляли по промокшим дорожкам, в резиновых сапожках, под прозрачным зонтом. Он держал в руке палку и водил ею по лужам, а я шла рядом и слушала, как шуршат мои мысли.
— Ма-ма, ка-ка! — радостно заявил он, указывая на голубя.
— Не «кака», а «птичка», зайка, — поправила я его, сдерживая смех.
Сын был моим островом. Моим настоящим. Местом, где не было боли, вины и воспоминаний. С ним я училась любить правильно. Чисто. Без ожиданий.
И всё же, когда я повернула за угол и увидела Илью… я замерла.
Он стоял под козырьком булочной, в руках — чашка кофе, в глазах — растерянность.
— Привет, — сказал он первым. — Ты… хорошо выглядишь.
— Ты тоже, — ответила я автоматически. Но это было не так. Он выглядел… иначе. Уставшим. Постаревшим. В нём не было того самоуверенного блеска, к которому я когда-то тянулась как мотылёк к огню.
— Это он? — кивнул Илья на Артемия.
Я молча кивнула.
Он опустил глаза.
— Я часто думал… Как вы. Что с вами. Как ты справилась.
— А ты? — спросила я тихо. — Ты остался?
Он кивнул.
— Остался. Но не для счастья. А из страха. Боялся разрушить всё до конца. А потом… всё разрушилось и без меня. Маша подала на развод. Я сейчас живу в съёмной квартире. Видимся с детьми по выходным.
Я молчала. Не из жалости. А потому что не знала, что на это сказать.
Он посмотрел на меня:
— Я не прошу ничего. Но можно я просто посижу с вами немного?
— Здесь? — удивилась я.
— Просто на скамейке. Я хочу посмотреть, как он улыбается.
Мы сели втроём. Артемий жевал баранку и косился на Илью, как будто чувствовал в нём что-то знакомое.
— Он… похож на тебя, — сказал Илья вдруг.
— У него мой подбородок. Но твои уши, — ответила я.
Он усмехнулся.
— Помнишь, я всегда говорил, что мои уши выдают меня в толпе?
— Помню, — кивнула я. — И ещё ты говорил, что хочешь пять детей. Считал, что это даёт ощущение настоящей семьи.
Он вздохнул.
— Я не знал, как построить семью. Я только умел — разрушать.
— Ты умел обещать. И делать вид. А потом — исчезать.
Он опустил голову.
— Прости.
Я выдохнула.
— Я простила. Уже давно. Но это не значит, что я хочу вернуть то, что было.
Он ушёл. Не спросил номера, не попросил встречи. Просто кивнул и пошёл прочь — мокрый, потерянный, чужой.
Я долго смотрела ему вслед.
А потом услышала за спиной голос Антона:
— Он?
Я обернулась. Он стоял под каплями дождя, без зонта, с открытым лицом и глазами, в которых — не осуждение. Только тревога.
— Да, — кивнула я. — Мы случайно встретились. Он хотел… посмотреть на сына.
— И что ты почувствовала?
Я посмотрела на него прямо.
— Что то, что я любила, было не им. А в себе. Я любила то, как мечтала быть любимой. Он никогда этого не давал. А теперь я знаю разницу.
Антон подошёл ближе.
— Я не боюсь прошлого. Но я боюсь, если оно вернётся через тебя.
Я взяла его за руку.
— Оно не вернётся. Потому что я — уже другая. И если ты готов принять эту новую меня… со всеми моими страхами, шрамами и сыном — я не сбегу.
Он кивнул.
— Я готов. Я ведь полюбил именно тебя — такой. Настоящей. И светлой, даже после темноты.
Мы пошли домой. Под одним зонтом, втроём.
И впервые я почувствовала, что иду не от чего-то. А к чему-то.
Прошло ещё два месяца.
Антон предложил съехаться.
— Не потому что так удобно, — сказал он. — А потому что я хочу быть рядом. В ночах, когда он плачет. В утра, когда вы печёте оладьи. В тишине и шуме. Во всём.
Я молчала. А потом сказала то, что долго боялась произнести:
— Я тебя люблю.
Он выдохнул.
— Я тоже.
Мы устроили маленький праздник. Просто так. Вынесли стол на балкон, поставили детский стульчик, приготовили вишнёвый пирог. Вика принесла самодельный флаг «Семья 2.0», Маша прислала открытку: «Ты победила. И ты построила. Спасибо, что научила нас всех».
Антон читал нам стихи. Артемий хлопал в ладоши. А я смотрела на них — и не верила, что это всё теперь моё.
Однажды, уже летом, мы с Артемием лежали на пледе в парке. Он заснул, уткнувшись мне в живот, и я вдруг почувствовала, как что-то шевельнулось внутри меня.
Да, я снова была беременна.
Я посмотрела в небо, где медленно плыли облака, и подумала:
жизнь даёт тебе то, что ты готова принять. Не раньше. Не позже.
И теперь я была готова ко всему.
Даже — к счастью.
