Голос из пустой комнаты

Я проснулась в 3 часа ночи, чтобы попить воды. Я услышала голос своего сына из его комнаты, говорящий: «Мам, ты можешь выключить свет?». Я не задумываясь выключила его. Когда я вернулась в кровать, меня осенило… моего сына не было дома; он ушел в поход. Я побежала в его комнату и замерла…

“Кто в комнате моего сына?”

Я побежала в его комнату и замерла.

Дверь была приоткрыта, и тусклый свет ночника освещал только часть стены с полкой, где стояли игрушки моего сына — его старая машинка, кубик Рубика, любимый плюшевый мишка с вытертым носом… Но никого внутри не было видно.

— Алекс? — позвала я дрожащим голосом. — Это ты?

Ответа не было. Только моё собственное дыхание и гул в ушах.

Я шагнула внутрь.

Комната была пуста.

Пустая кровать, аккуратно заправленная мною ещё утром. Рюкзак у стены, как я и оставила, когда Алекс ушёл в поход с классом. Ничего не изменилось. Всё стояло точно так же, как и утром.

Кроме одного.

Плюшевый мишка теперь лежал на полу.

Я наклонилась и подняла его. Мишка был тёплым. Словно его только что держали в руках.

Меня охватила дрожь.

“Это невозможно”, — прошептала я себе. — “Я точно слышала его голос…”

Я сжала игрушку в руках, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Вернувшись в спальню, я села на кровать, не в силах лечь. Сердце колотилось, будто я пробежала марафон. Я попыталась убедить себя, что всё это просто усталость, воображение, лунный свет, который пробивался сквозь окно и делал комнату странной. Голос, который я слышала — может, это был сон? Полусон?

Я посмотрела на телефон.

03:06.

Сообщения от Алекса не было. Обычно он писал перед сном, но в горах могла не ловить сеть.

Я решила выпить ещё воды и уже направлялась на кухню, когда услышала щёлк — лёгкий, но отчётливый. Как будто кто-то снова включил свет в комнате Алекса.

Я застыла.

“Нет. Нет-нет-нет.”

Я шагнула к коридору. Свет под дверью действительно снова горел.

Я сделала глубокий вдох, подошла ближе и, не давая себе времени на раздумья, распахнула дверь.

Никого.

Но свет включён. Мишка снова на полу. Я клянусь — я положила его на полку.

Я машинально нащупала выключатель и погасила свет.

В тот же миг, в ухо мне кто-то прошептал:

— Мам…

Я закричала.

Отпрянула от стены, включила свет и метнулась к окну. Оно было закрыто. Я повернулась — комната пуста.

Дрожащими руками я снова выключила свет, но теперь медленно.

Тишина.

— Кто здесь? — прошептала я. — Что тебе нужно?

Молчание.

И вдруг… в шкафу что-то зашуршало.

Я подошла к нему медленно, словно под гипнозом, будто не я контролировала своё тело. Рука сама потянулась к дверце.

Шкаф открылся с лёгким скрипом.

Пусто.

Я уже хотела закрыть его обратно, как вдруг… на задней стенке я заметила царапины.

Я провела пальцем — они были свежие. Три тонкие параллельные линии, как от когтей. Или ногтей?

Флэшбек обрушился на меня, как шквал ветра.

Флэшбек: пять лет назад.

Алекс тогда был совсем маленький. Ему снились страшные сны, и каждую ночь он звал меня. Иногда — кричал.

— Мама, он снова в шкафу…

— Кто, зайка?

— Тот, кто говорит чужим голосом…

Я объясняла, что это просто кошмар. Проверяла шкаф, целовала в лоб, сидела рядом, пока он не уснёт.

Но однажды утром он сказал:

— Мама, он сказал, что однажды ты не придёшь.

Меня тогда пробрала дрожь, но я списала всё на детскую фантазию.

Настоящее.

Теперь я смотрела в пустой шкаф и вспоминала те слова. И вспоминала голос этой ночью.

“Ты можешь выключить свет?”

Не «мам, выключи», не «мам, свет мешает» — это была странная, неестественная фраза. Как будто кто-то старался подражать голосу моего сына, но не знал, как он обычно говорит.

Я захлопнула шкаф и заперла дверь комнаты Алекса.

Спать уже не хотелось. Я пошла на кухню, сделала себе крепкий чай, и включила ночник в гостиной. Оставаться в темноте казалось глупым.

Телефон вибрировал.

Новое сообщение от Алекса:

“Привет, мам! У нас всё отлично, только связи почти нет. Сегодня ночуем в палатках, видели лису! Люблю тебя :)”

Моё сердце немного оттаяло. Он жив, он в порядке. Он далеко. Значит… это не он был в комнате.

В тот момент я услышала звон стекла. Где-то что-то разбилось.

Я подскочила.

Это был звук из ванной.

Я пошла туда, держа в руке кружку как оружие. Подошла к двери, приоткрыла — на полу валялся разбитый флакон духов. Те самые, что подарил мне муж много лет назад. Они всегда стояли высоко на полке.

Я не трогала их с зимы.

Почему они упали?

Я вдруг вспомнила: несколько недель назад, убираясь, я заметила, что зеркало в ванной странно запотело, хотя я не принимала душ. На нём были отпечатки пальцев. Я тогда списала это на себя.

Теперь я не была уверена.

Я снова вспомнила Алекса и его сны. Слова про “того, кто в шкафу”. Слова про “чужой голос”.

Я решила поискать ответы.

На рассвете я позвонила своей тёте Марии. Она жила в деревне и всегда говорила, что “есть вещи, которым в городе не место”.

Когда я рассказала ей всё, она долго молчала.

— Он вернулся, — сказала она наконец. — Ты жила спокойно долго. Но, видимо, время пришло.

— Кто он, тётя Маша?

— Я не знаю, кто он… Но он был и у тебя в детстве. Ты тоже звала маму по ночам. Она тогда думала, что ты просто боишься темноты. Но ты говорила, что “дядя из зеркала” зовёт тебя. Помнишь?

Меня словно током ударило. Да. Что-то всплывало в памяти. Я стояла перед зеркалом и видела, как моё отражение… улыбается, когда я — нет.

— Что мне делать?

— Нужно закрыть его. Что бы это ни было, оно питается страхом. И оно связано с комнатой Алекса. Запри её. Никого туда не пускай. Поставь соль у двери. И если он снова позовёт — не отвечай.

Я сделала, как сказала тётя.

Поставила у порога блюдце с солью. Заперла дверь и повесила крестик Алекса на ручку. В доме стало тихо. Тревожно тихо.

Прошла неделя.

Алекс вернулся. Он был весёлым, загорелым, пах дымом от костра и хвоей. Я обняла его крепко, даже слишком. Он смеялся:

— Мам, ты будто сто лет меня не видела.

Но в ту же ночь он снова закричал:

— МАМА!

Я вбежала в комнату.

Он сидел в кровати, белый как полотно.

— Он… он пришёл. Он снова здесь.

— Кто, милый?

— Он стоял… вот тут. — Алекс указал на угол комнаты. — И говорил… твоим голосом. Он сказал: “Алекс, ложись спать, я рядом”.

Я обернулась. Там никого не было.

Но я знала — он вернулся.

Финал.

На следующий день мы поехали к тёте Марии. Она провела с нами целый день. Сжигала травы, читала молитвы, закапала воском икону, которую поставила в комнате Алекса. Мы ночевали у неё, и Алекс впервые за много дней спал спокойно.

Тётя сказала:

— Он не уйдёт, пока ты не вспомнишь, как он появился.

Я сидела у костра, думая. Вспоминала своё детство. Страх. Зеркала. Голоса. И вдруг — вспышка.

Мне было семь. Моя мама лежала в больнице. Я осталась с бабушкой. Помню, как однажды я разговаривала с зеркалом. Я плакала, скучала по маме. И сказала отражению: “Я хочу, чтобы кто-то был со мной всегда”.

И оно улыбнулось.

Я подумала, что это игра. Но теперь поняла: я сама его впустила.

Тётя Мария сказала, что тогда нужно закрыть круг.

Мы сожгли то зеркало. Взяли зеркало из комнаты Алекса и тоже разбили. Окропили комнату святой водой.

После этого всё стало иначе. Тишина вернулась. Алекс больше не кричал по ночам. А я больше не слышала чужих голосов.

Иногда, правда, когда я прохожу мимо старого шкафа, мне кажется, что он всё ещё там. Ждёт. Прислушивается.

Но я не отвечаю.

Никогда больше не отвечаю.

«Он вернулся… не за мной»

Прошла неделя.
Жизнь словно вернулась в привычное русло. Алекс спал спокойно, не просыпаясь в холодном поту. Я снова начала спать по ночам — сначала урывками, с тревогой в груди, но потом всё стало почти как раньше.
Я уже начала надеяться, что всё действительно ушло. Что тот… кто бы он ни был… отступил.

Почти поверила.

Почти.

До одного утра.

Суббота. 06:12.

Я проснулась от звука капающей воды. Сначала подумала, что это кран на кухне, но вскоре поняла — звук доносится из комнаты Алекса.

Я встала, прошла по коридору.

Скрип половиц под ногами был каким-то неестественно громким.

Когда я открыла дверь, в лицо мне ударил запах сырости и гнили. Такой, как в старых подвалах, где давно никто не бывал.

Комната была пуста. Алекс ушёл утром на пробежку — он решил заняться спортом, вдохновлённый походом.

Но на подушке что-то было написано. Пальцем. Прямо по наволочке, по слою пыли, будто кто-то специально ждал, чтобы следы остались видимыми.

Три слова:

«ОН НЕ УШЁЛ.»

Я отступила, прижав руку ко рту. Потом подбежала, сдёрнула наволочку, бросила её в стиралку. Включила самый горячий режим. Машинально, в панике. А потом просто рухнула на пол.

“Почему? Почему снова?…”

Когда Алекс вернулся, я пыталась быть спокойной. Не показывать страха.
Но он сам всё понял.

— Он здесь, да? — тихо спросил он, когда мы обедали.

— Что ты… — начала я.

— Я слышал голос ночью, — перебил он. — Не звал. Просто… смеялся. Долго. Шёпотом.

Я выронила вилку.

— Мы уедем отсюда, — сказала я. — Мы поедем к тёте Марии, или… вообще уедем. Снимем квартиру. Я не могу здесь больше жить.

Алекс кивнул. И добавил:

— Он не за тобой вернулся, мама.

Я вскинула взгляд:

— Что?

— Он пришёл за мной.

Флэшбек: два года назад.

Алекс заболел. Высокая температура, галлюцинации. Я вызвала «скорую», он бредил, метался, говорил, что «он сидит у окна и смотрит».
Я думала — просто лихорадка. Но сейчас вспоминаю: на подоконнике были следы. Маленькие, круглые, как от детских пальцев. Но Алексу тогда было 14. И он спал.

Я тогда не придала значения.

Теперь понимаю: это было первое предупреждение.

Настоящее.

Вечером того же дня я снова позвонила тёте Марии.

— Ты говоришь, он вернулся не за тобой, — медленно произнесла она. — Это плохо.

— Что делать?

— Нужно узнать, что он от него хочет. Почему Алекс. Почему именно сейчас. У таких сущностей нет цели без причины. Они не появляются просто так. Ты говорила, он появился, когда ты была ребёнком. Может, ты что-то пообещала?

Я замерла.

В голове всплыли детские слова, которые я давно забыла.

«Хочу, чтобы кто-то был со мной всегда. Даже когда я буду мамой.»

Я хотела… вечного присутствия. От страха одиночества.

Я сама это произнесла. Я открыла дверь.

— Я хочу его прогнать, — прошептала я.

— Одной не справиться. Приезжайте. Сегодня.

Мы поехали к тёте Марии. Она жила на отшибе — старый дом с деревянной верандой, аромат трав и икон в углу. Там было спокойно. Тишина стояла такая, как бывает только в деревне — глубокая, будто укутывает.

Но Алекс был странным.

Молчал. Смотрел в одну точку. И ночью я услышала, как он шепчет с кем-то в темноте.

Я подошла к двери.

— Алекс?

Тишина. Потом голос — не его.
Мой голос.
Словно из-под воды:

— Оставь нас. Всё хорошо.

Я вбежала в комнату.

Алекс сидел на кровати. Глаза закрыты, губы шевелятся.

— Алекс! Проснись!

Он открыл глаза, будто вынырнул. Смотрел на меня чужим взглядом.

— Он говорит, что ты обещала. Он говорит, ты дала ему место в нашей крови.

— Что?

— Он сказал, я — его теперь. Иначе он заберёт тебя.

Я дрожала. Он действительно говорил это. Говорил, как взрослый, спокойным тоном, которого я раньше не слышала.

— Алекс… это не ты.

— Я устал бороться, мама. Он сильный.

На следующий день.

Тётя Мария провела обряд. Алекс сидел в круге соли, перед ним — икона, свечи, зеркало, которое мы нашли в старом чердаке. Оно было древнее, покрыто чёрными пятнами и паутиной. Но именно в нём, по словам тёти, прятался его лик.

— Не смотри в зеркало, пока я не скажу, — велела она.

Я стояла рядом, держа крестик в руке. Алекс трясся, но держался.

И тут… в зеркале появилась фигура.

Туманная, с расплывчатыми чертами. Глаза — как угли, губы растянуты в улыбке. Он смотрел не на тётю. Не на Алекса. А прямо на меня.

Он поднял палец — пригласительный жест.
Как когда я была ребёнком.

Тётя громко начала читать молитву. Ветер ворвался в комнату, свечи затрепетали, пламя побежало вбок. Зеркало задрожало.

И тогда Алекс закричал:

— Я не твой! Я не принадлежу тебе!

Существо в зеркале изменилось. Лицо исказилось. Оно открыло рот, и из зеркала вырвался звук — как плач сотен голосов сразу.

Алекс схватился за голову.

Тётя бросила в зеркало пучок травы — оно лопнуло с глухим треском. И в ту же секунду… всё стихло.

После.

Мы вернулись домой только через несколько дней.
Всё было тихо. Спокойно.

Комната Алекса — светлая, без запаха сырости, без голосов. Он снова стал улыбаться.
Я смотрела на него и чувствовала: он стал старше, не по возрасту. Что-то в нём поменялось. Словно он прошёл через что-то, что невозможно объяснить словами.

Однажды он сказал:

— Мама, я не боюсь больше. Даже если он вернётся. Теперь я знаю, что он слаб, если мы его не пускаем.

Я кивнула. И подумала: да, мы победили. Но что-то во мне знало — это не конец.

Эпилог. Через полгода.

Весна. Мы поехали на дачу.

Алекс копался в земле, сажал помидоры. Смеялся, щурился от солнца.
Я пила чай на веранде, наслаждаясь тишиной.

Потом он подошёл:

— Мам. Ты когда-нибудь видела… вторую дверь в подвал?

— Какую дверь? У нас один вход, с кухни.

— Нет… В кладовке. За старым шкафом. Там есть доска, она отодвигается. За ней — дверь. Я нашёл случайно.

Я побледнела.

— Покажи.

Мы пошли в кладовку. Действительно — доска отодвигалась. И там, в полутьме, виднелась… старая деревянная дверь. Вся в паутине, с ржавой ручкой.

Я приложила ухо. Слушала.

И услышала.

Шёпот.

Голос, знакомый до боли:

— Мам, выключи свет…

Часть 3: За дверью

Я стояла перед этой дверью, не в силах сделать шаг.
Алекс молчал — он словно ждал, какое решение приму.
Шёпот с той стороны стал чуть громче, отчетливее, будто знал, что я слышу:

— Мамочка… мне страшно… пустишь?

Это был его голос. Детский.
Голос шестилетнего Алекса, каким он был когда-то.
Голос, который я знала до дрожи в костях.

Я отступила. Резко захлопнула кладовку.
И прижалась спиной к стене.

— Мы никогда не открывали эту дверь. — Мой голос дрожал. — Никогда.

Алекс кивнул.

— Но она всё время была здесь, да?

— Нет. Нет… — я покачала головой. — Её не было. Я бы знала.

Он посмотрел на меня пристально.

— Значит, кто-то её оставил. Или построил. Для нас.

Той ночью я не спала.
На даче было тихо — только ветер шевелил занавески, и изредка скрипела старая мебель. Но в глубине дома я ощущала пульс. Что-то было за этой дверью.
Оно не ушло. Оно ждало.

В три часа ночи — снова.
Как всегда.

Я услышала шорох. Потом голос:

— Мам… ты можешь выключить свет?..

Я встала. Ноги двигались сами.
Я не хотела идти — но шла. Словно кто-то вёл меня за руку.

Когда я вошла в кладовку, дверь уже была приоткрыта.

Подвал.
Воздух был затхлым, сырым. Лампа в руке освещала лишь пару шагов вперёд.
Алекс стоял позади.

— Мы не должны здесь быть, — прошептала я. — Не вдвоём.

— Тогда мы не вдвоём, — сказал он. — Я чувствую, как он с нами.

Лестница вела вниз.
Глубже, чем можно было представить. Не на один этаж — куда-то дальше, под сам дом, в чужое пространство.

На ступенях лежали детские игрушки. Старая машинка. Кукла без головы.
Всё это я узнавала.

Это были игрушки… моего детства.
Которые пропадали, одна за другой.

— Это не может быть… — выдохнула я.

Алекс молча сжал мою руку.
Дальше начался коридор. Стены были чёрные, как будто обугленные. А в самом конце — еще одна дверь. Старая, облупленная.
И на ней было написано мелом:

«Вход для тех, кто обещал».

Я замерла.

— Алекс, тебе нельзя туда.

Он опустил глаза.

— Но… я уже был там. Когда был маленьким.

Я повернулась к нему.

— Что?

— В ту ночь, когда у меня была высокая температура. Я шёл за голосом. Он звал. Я открыл эту дверь… и он дал мне что-то.

— Что?

— Я не помню. Но иногда… я вижу вещи до того, как они происходят. Сны. Стены дышат. Я слышу мысли людей, когда рядом. Я не хотел… — он покачал головой. — Я был ребёнком.

Я обняла его. Сильно. До боли.
И поняла: он был связан с ним с самого начала.
Не я. Не только я.
Мой страх стал его судьбой.

Мы вернулись наверх. Закрыли дверь гвоздями. Зашили досками. Приложили крест.

Я позвонила тёте Марии.
Она молчала долго. Потом сказала:

— Этот проход не просто так. Это не физическая дверь. Это зеркало между мирами. Между желаниями и страхами. Она появляется там, где обещают навсегда.

— Что нам делать?

— Нужно найти то, что он оставил в Алексе. Это можно вытащить. Но больно будет. Очень.
Ты уверена, что готова?

Я молчала. Потом ответила:

— Я мать.

Ритуал начался ночью.

Тётя приехала, привезла свечи, верёвку, символы.
Алекс лёг в круг соли.
Мы стояли рядом, в треугольнике.
Тётя пела старинные слова, и воздух начал дрожать.

В зеркале — появилось лицо. Его.
Теперь отчётливо. Лоб в тени. Глаза чёрные, глубже пустоты. Он улыбался.
Алекс корчился. Тело его извивалось, будто под кожей кто-то двигался.

Я закричала:

— Оставь его! Возьми меня!

Он в зеркале моргнул. Улыбка исчезла.

— Ты… не нужна. Он — вход. Ты — выход.
Он мой.

Я подбежала к кругу. Встала в соль. Протянула руки к сыну.

— Алекс! Ты сильный! Это твоя жизнь! Не отдавай её!

Он открыл глаза.
И в них — только белки.

Но потом… он прошептал:

— Я… не… хочу…

И вырвалось нечто тёмное, будто дым.
Оно взвилось в воздух, метнулось в зеркало — и… всё затихло.

Алекс потерял сознание.

День спустя.

Он проснулся. Улыбнулся. Настояще.
Сказал, что впервые за долгое время тишина в голове.
Он помнил всё. Даже то, что происходило, когда он «спал».
Он сказал, что внутри него было что-то живое, гнилое, чужое.

И теперь — пусто. Но хорошо.

Мы сожгли дверь. Сломали лестницу. Засыпали подвал землёй.
Продали дом.

Спустя год.

Мы живём в новом городе.
Я работаю в библиотеке. Алекс учится в университете. Пишет стихи.
Он говорит, что в них «записывает всё, что не может рассказать словами».

Однажды я нашла его тетрадь.
И там была фраза: