Супруг подослал сиделку умирающей жене и уехал к пассии. Возвратившись, он не узнал свое жилье

Руслан сидел напротив пожилой женщины, пристально вглядываясь в её лицо, будто надеялся найти там подсказку или оправдание своим действиям. Но в глазах этой женщины он видел лишь молчаливое, спокойное изучение — взгляд человека, прожившего жизнь не без горечи, но с достоинством. И в этот момент Руслан почувствовал, как теряет нить разговора. Зачем вообще он затеял всё это? Почему выбрал именно её?

— Понимаете, — начал он снова, стараясь придать голосу уверенность, — мне нужно уехать. А моей жене… нужна забота. Я поспрашивал людей, узнавал… есть ли кто-то подходящий.

 

 

 

 

 

 

Бабушка хмыкнула — коротко, почти едва слышно, но этого было достаточно, чтобы Руслан замялся.

— Это… криминал?

— Нет! Конечно же, никакого криминала! — торопливо заверил он, чуть ли не взмахнув руками от волнения. — Просто моя жена всегда работала как лошадь, как самая настоящая ломовая лошадь. Дома её практически никогда не было. И, видимо, что-то в ней сломалось… Врачи говорят — недолго ей осталось.

Он на секунду замолчал, собираясь с мыслями, словно каждое слово давалось ему с трудом. Хотя на самом деле — с облегчением. Как будто сбрасывал тяжёлое бремя.

— А я ведь тоже человек. Столько лет рядом с этим… с такой работягой. Хотелось бы отдохнуть. Отвлечься. А если она вдруг умрёт, пока меня нет… — Он развёл руками, будто прося понимания. — Не переживайте, я всё объясню, покажу, как за ней ухаживать. Вы будете знать всё, что нужно.

— То есть вы уже готовы? — спросила женщина, внимательно глядя на него.

— Готов, — кивнул Руслан, и в уголке его рта мелькнула довольная улыбка. — Было бы неплохо, если бы дом был уже подготовлен к вашему присутствию…

Он не стал досказывать вслух, но эта улыбка говорила о многом. О свободе, которую он так долго ждал. О планах, которые не включали больную жену.

— И не подумайте ничего плохого! — поспешил добавить он, заметив выражение на её лице. — Я заплачу вам столько, сколько ни одна сиделка не получает. Я прекрасно понимаю — вам нужны деньги. По моим данным, врачи говорят, что ей осталось не больше двух недель. Ну, крайний срок — месяц. А я вернусь через пару-тройку недель.

 

 

 

 

 

 

 

София Андреевна проводила его взглядом, когда он вышел из квартиры. Она видела, как он сел в свою иномарку и уехал. «Наверное, к любовнице, — подумала она. — Молодость, молодость…»

И хотя в её сердце не было осуждения, мысль всё же мелькнула: «Хоть бы дождался, пока жена умрёт. Неужели так невтерпёж?»

Но ей-то какое дело? Деньги действительно были нужны. Особенно после того, как она вышла на свободу. После всего, что случилось. После тюрьмы.

Дочь даже не знала, что она на свободе. София не писала, не звонила. Та ещё молода, у неё своя жизнь, внучка — учиться, строить карьеру. Зачем им это? Чтобы все вокруг шептались: вот она, бабушка-зэк, вышла из колонии… Репутация и так была испорчена.

София даже отвечать на письма перестала. Отказалась от свиданий. А однажды написала дочери странное, холодное письмо: просила не приезжать, ничего не присылать. Обвинила в том, что та выбрала такого мужа, и что из-за неё София и оказалась в заключении.

На самом деле, конечно, она так не думала. Но знала: пусть лучше дочка обидится, поплачет, но забудет. Пусть живёт дальше, не таская за собой тень прошлого.

 

 

 

 

 

 

 

Посадили Софию Андреевну за то, что она отравила своего зятя. На суде спрашивали — раскаивается ли она. А она ответила просто:

— Если бы могла — отравила бы ещё раз.

Эти слова остались в протоколе. И родственники зятя, услышав их, сделали всё возможное, чтобы суд дал ей максимальный срок.

Тем временем Лариса лежала в своей комнате, прислушиваясь к голосам за стеной. Кто-то пришёл, и они с Русланом разговаривали. Потом прозвенел звонок в дверь, и голосов стало больше. Ей хотелось встать, выйти, посмотреть, кто там. Но сил не было. Совсем. Да и раньше их было мало. Сегодня Руслан забыл принести еду — ни завтрака, ни обеда.

Лежала она уже больше трёх месяцев. Врачи только плечами пожимали. Говорили, что организм устал, что просто перестал хотеть работать, как прежде. Ни диагноза конкретного, ни чёткого лечения. Только общие рекомендации: витамины, правильное питание, положительные эмоции — и всё в этом духе.

Руслан был недоволен. Лариса помнила тот день, когда он собирался на горнолыжный курорт со своими друзьями, а она вдруг слегла.

 

 

 

 

 

 

 

Руслан тогда уже собрал чемодан, предвкушая отдых. Весь день носился по дому, упаковывая одежду и споряжение, проверяя билеты, бронирование отеля. Он торопился, даже не заглянул в комнату Ларисы. А когда наконец зашёл — увидел, что она еле сидит на кровати, бледная, с дрожащими руками.

— Что с тобой? — удивился он, не столько обеспокоенный, сколько раздражённый. — Опять? Ну ты же вроде вчера нормально себя чувствовала.

— Руслан, мне плохо… — прошептала она. — Голова кружится, тошнит…

— Вызови врача. Я не могу сейчас, у меня рейс вечером.

Он ещё несколько минут постоял в дверях, потом пожал плечами и ушёл. Вызвал ей скорую, но сам уехал. Ни звонка, ни сообщения — лишь фото с гор: лыжи, снежные вершины, загорелые лица друзей. Лариса тогда впервые по-настоящему поняла: он не вернётся. Точнее, вернётся — как тело, как обязанность, но не как человек, которому она дорога.

Он давно жил в другой реальности, где Лариса была чем-то вроде мебели. Старой, надломленной, но пока ещё стоящей на своём месте. Вот только в этой мебели вдруг погас свет.

София Андреевна пришла на следующий день.

Руслан оставил ей записку на столе, в которой вкратце объяснил, что и как: «Кормить три раза в день. Витамины вот эти. Если что — звоните доктору. Платить буду в конце недели. Вернусь через две-три недели, может, раньше. Телефон на всякий случай, но связи, возможно, не будет — горы, сами понимаете.»

Лаконично. Честно говоря, в стиле Руслана. Всё по минимуму, без лишних слов.

Когда София Андреевна вошла в спальню Ларисы, та с трудом повернула голову.

— Кто вы? — хрипло спросила она.

— Сиделка, — спокойно ответила София, присаживаясь на край кровати. — Руслан нанял меня, чтобы я о вас заботилась, пока его не будет.

— Он… уехал?

— Уехал. В горы. Кататься.

Лариса зажмурилась. Слёзы подступили к глазам, но она изо всех сил старалась не показать этого. Не дать слабости победить.

— А вы… раньше этим занимались?

— Людьми — да, — ответила София с лёгкой, почти невесомой улыбкой.

— То есть, сиделкой?

— В каком-то смысле.

София поднялась и ловко начала перестилать постель, поправлять подушки. Её движения были уверенными, чёткими, с особенной хозяйственной энергией, которую не теряют даже после тяжёлых лет.

— Вас как зовут? — спросила София.

— Лариса.

— А меня — София Андреевна. Устроим вам хорошую жизнь, Лариса. Хоть на немного, но устроим.

Лариса смотрела на эту женщину, на её коротко остриженные, поседевшие волосы, на крепкие руки с чуть вздутыми венами, и впервые за долгое время почувствовала странное спокойствие. Словно эта незнакомка — последний человек, на которого ещё можно положиться.

Прошли три дня. София Андреевна накормила Ларису, организовала ей небольшие прогулки на балкон в кресле-каталке, вызвала хорошего терапевта, который тут же поменял лекарства, добавил капельницы. В доме стало пахнуть бульоном, тёплым молоком, мятой. София всё делала молча, но с каким-то особым вниманием, словно каждый мелкий шаг имел значение.

На четвёртый день Лариса осмелилась спросить:

— Почему вы согласились? Почему такая, как вы, вдруг решили ухаживать за чужой женой?

— А какая я, по-вашему? — прищурилась София.

— Ну… — Лариса замялась. — Вы… не похожи на сиделку.

София хмыкнула, точно так же, как тогда, когда впервые встретила Руслана.

— Не похожа, согласна. Я просто умею заботиться о людях. Иногда… умею убирать тех, кто мешает. Иногда — тех, кто мучается.

Эти слова прозвучали странно. Почти угрожающе. Но в голосе Софии не было зла, только усталость и какая-то своя, особая правда.

— Вы… кого-то убивали? — еле слышно спросила Лариса.

София не ответила. Лишь продолжила натирать ей руки маслом, чтобы не было пролежней.

— Руслан хочет, чтобы я умерла, да? — вдруг сказала Лариса.

— А вы хотите? — мягко спросила София.

— Я не знаю…

Молчание затянулось. С балкона тянуло свежим воздухом, слышно было, как где-то вдалеке играют дети.

— Иногда я думаю, что лучше бы умереть. Чтобы перестать мешать. Чтобы не чувствовать это… одиночество рядом с живым человеком.

София Андреевна посмотрела на неё с лёгкой печалью.

— Я знала женщин, которые жили рядом с мужчинами, способными убить не руками, а равнодушием. Это… куда страшнее.

— Вы ведь тоже кого-то убили?

София кивнула.

— Моего зятя. Мужа моей дочери. Он был мерзавцем. Бил её. Уничтожал. Я предупреждала. Я просила. Потом… не выдержала. Сделала то, чего никто не осмелился бы.

— И не жалеете?

— Нет. Я спасла свою дочь. Пусть даже она до сих пор этого не понимает.

Лариса смотрела на неё с каким-то странным уважением.

— А меня… вы тоже можете спасти?

— Если ты хочешь.

— Хочу жить.

София улыбнулась впервые по-настоящему.

— Тогда будем жить.

Вскоре София начала водить к Ларисе психолога. Появились новые лекарства, качественная еда. Лариса начала говорить чуть бодрее, попросила расчесать волосы, даже однажды попросила книгу. Руслан не звонил. Ни разу. София Андреевна сама звонила ему пару раз, докладывала, что всё под контролем. Тот отмахивался, отвечал быстро, словно это был вопрос доставки, а не жизни человека.

— Вы продлили ей жизнь? — спросил он однажды.

— Возможно, — ответила София. — Но вам ведь важно, чтобы она жила до вашего возвращения, так?

Руслан усмехнулся.

— Мне важно, чтобы вы не подвели.

— Не подведу.

Он даже не поинтересовался, как себя чувствует Лариса.

Прошла неделя. Лариса уже сидела в кресле и смотрела в окно, когда София принесла ей свежий бульон.

— Вы знаете, — сказала Лариса, — я думала, что умираю. Но, кажется, теперь не уверена.

— Это хорошо.

— Но я не хочу, чтобы он вернулся.

— Понимаю.

— Знаете, что я хочу? Уехать. Просто исчезнуть. Сменить номер, адрес, имя. Будто меня никогда не было.

— Это возможно, — ответила София спокойно.

— Вы… можете помочь?

— Да.

Лариса вдруг почувствовала, как в ней загорается что-то новое. То, что было давно забыто: чувство собственного выбора. Своей жизни.

— Но он же… он не оставит меня в покое. Деньги, квартира, ему ведь невыгодно, чтобы я жила.

София накрыла её руку своей — тёплой, твёрдой, с кожей, знавшей и добро, и жестокость.

— Поверь мне, Лариса. У меня есть опыт. Если ты хочешь исчезнуть, я помогу тебе так, что тебя никто не найдёт. Даже он.

— Но как? — прошептала Лариса. — У меня нет сил, нет документов, нет денег…

— У меня есть старые связи. Люди, которым я когда-то помогла. Всё ещё кое-что помнят. И да — деньги у меня будут. Через три дня Руслан переведёт мне оплату. Достаточно, чтобы мы обе начали с чистого листа.

Лариса смотрела на Софию с трепетом. Перед ней стояла не просто сиделка. Перед ней стояла женщина, которая знала, как исчезать. Как выживать.

— Ты точно готова? — спросила София.

Лариса вдруг почувствовала, что впервые за долгие месяцы её голос не дрожит.

— Готова.

София кивнула.

— Тогда готовься. У нас мало времени.

Побег

Они готовились молча, но быстро. София действовала чётко, словно уже сотни раз проделывала подобное. Позвонила кому-то, коротко обрисовала ситуацию. На следующий день ей доставили поддельные документы на имя «Марина Крылова». Фотографию Ларисы для паспорта сделали прямо в квартире — София принесла маленькую цифровую камеру, аккуратно уложила волосы Ларисы, прикрыла тёмные круги под глазами лёгким тональным кремом.

— У тебя новый день рождения. Новая биография, — сказала София, протягивая документы. — И новая жизнь, если, конечно, ты действительно этого хочешь.

Лариса молча кивнула.

София объяснила, что уже нашла для неё место: небольшая квартира в провинциальном городке, далеко на юге. Там жили старые знакомые Софии, люди, которым можно было доверять. Они помогут с работой, не будут задавать вопросов.

— У тебя будет спокойная жизнь. Не роскошная, не простая, но твоя. С нуля.

Лариса вдруг почувствовала, как в ней просыпается дрожь. Страх и в то же время — надежда.

— А вы? — спросила она.

— Я уеду в другую сторону. Ты будешь считать, что я исчезла, а я — что ты. Лучше так. Без лишних связей.

— Но почему вы мне помогаете? Вы же могли просто дождаться… конца.

София долго молчала, глядя в окно.

— Потому что в тюрьме я клялась себе: если когда-нибудь смогу, если увижу кого-то, кого ещё можно спасти — я сделаю это. Без условий. Без корысти. Просто потому что однажды мне тоже помогли. Не в суде. Не с приговором. А внутри. Чтобы я не умерла там, в камере.

Они уехали ночью. София наняла частную машину, водителя, которому заплатила вперёд, и тот, не задавая вопросов, отвёз их в соседний город. Там, на вокзале, Лариса пересела на поезд, а София села в другую машину, в другой конец страны.

— Мы больше не увидимся? — спросила Лариса, когда уже садилась в поезд.

— Это и есть свобода, Лариса, — мягко улыбнулась София. — Ты никому больше ничего не должна. Ни мне. Ни Руслану. Живи.

И, не обернувшись, ушла.

Через три дня Руслан вернулся. Загорелый, с дорогим чемоданом, в новом пуховике. В квартиру он вошёл весело насвистывая, бросил ключи на полку и крикнул:

— Ну что, бабушка, как там моя… подопечная? Жива ещё?

Ему никто не ответил.

В квартире стояла странная тишина. На кухне — пусто, в гостиной — тоже. В спальне кровать была аккуратно застелена, лекарства стояли на тумбочке, но Ларисы не было.

Руслан открыл гардероб — её вещи висели на месте. В ящике — её телефон, выключенный. Даже паспорт на месте.

— Что за… — пробормотал он.

Он набрал Софию Андреевну. Гудки шли, но никто не отвечал. Он написал ей сообщение:
“Где вы? Почему в квартире никого нет? Где моя жена?”

Ответа не последовало.

В панике он позвонил в полицию. Заявил о пропаже. Пытался связаться с соседями — никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Видеокамеры у подъезда как назло оказались нерабочими из-за ремонта системы. Руслан позвонил в больницы — нигде Ларисы не было.

На третий день ему пришло сообщение с незнакомого номера.

“Лариса жива. Она в безопасности. Ты свободен. Живи, как хотел. Не ищи её.”

Руслан бросился к детективу, нанял частного сыщика, чтобы выяснить, кто прислал сообщение, откуда. Но номер оказался не зарегистрирован, одноразовая сим-карта, купленная за наличные в другом регионе.

Руслан бесновался. Он звонил, писал, угрожал. Потом начал подозревать, что всё это — хитроумный план выманить у него деньги.

Через неделю ему пришло ещё одно сообщение.

“Я оставляю тебе всё: квартиру, машину, даже нашу историю. Можешь говорить всем, что я умерла. Можешь сказать, что я бросила тебя. Делай, что хочешь. Только помни: меня для тебя больше нет.”

Руслан не выдержал. Он связался со своим адвокатом, с родственниками, начал распускать слухи, что Лариса сбежала в каком-то психическом припадке. Что, возможно, она покончила с собой. Но без тела — полиция не могла ничего сделать. Через полгода он подал заявление о признании её без вести пропавшей.

Его жизнь вроде бы вернулась в привычное русло. Он купил себе новую машину, ездил на курорты, появился в компании с молодой девушкой. Всё вроде бы сложилось так, как он хотел.

Вот только по ночам Руслан часто просыпался в холодном поту. Ему мерещились тихие шаги в квартире, приглушённый женский голос, запах мяты и бульона, который почему-то всплывал из глубин памяти.

Он сменил замки. Поставил сигнализацию. Но ночной холод не отступал.

София Андреевна исчезла. Почти совсем. Но однажды в том самом южном городке, где начиналась новая жизнь Марины Крыловой (бывшей Ларисы), в аптеке за прилавком появилась новая сотрудница — Софья Николаевна. Никто не знал, откуда она приехала. Говорили, что из столицы, но подробностей не знал никто.

Она жила в маленькой, уютной квартире, ходила на работу, любила кормить уличных кошек, иногда исчезала на пару дней, ездя, как она говорила, «в гости к старым друзьям».

Марина и Софья Николаевна иногда встречались в небольшом кафе. Пили чай, молча смотрели на прохожих. Они не называли себя подругами, не обсуждали прошлого. Их связывало нечто большее: тайна, которую они унесли с собой. Свобода, которую они выбрали. И новая жизнь, в которой каждая из них была наконец собой.

Руслан так никогда и не нашёл их. В глубине души он понимал, что проиграл. Что в этот раз — не он бросил, а его оставили. Без объяснений. Без права вернуться.

Но больше всего его разъедала одна-единственная мысль, которую он не мог вытравить:

“А вдруг… она всё это спланировала? А вдруг была не так слаба, как он думал? А вдруг это она решила избавиться от него, а не наоборот?”

И эта мысль оставалась с ним каждую ночь, когда он в пустой квартире слушал тишину, которая теперь, наконец, принадлежала только ему.