— Молоко я ей наполовину разбавила водой, ага, ничего, она городская не поймёт, а то приехала на всё готовое. Мы тут горбатимся, а она отдыхает, нервы лечит.
— Кто приехал-то? Ничего, бабоньки не пойму о ком вы? — спросила Афанасьева, проходившая мимо.
— Да вон, Катерина зовут, — одна из собравшихся у дома Семёновых женщина кивнула в сторону поля.
Светлана Афанасьева, приставила руку ко лбу, чтобы отсечь лучи заходящего солнца, и посмотрела вдаль.
В самом начале улицы медленно шла женщина средних лет. С распущенными каштановыми волосами по худеньким плечам. В одной руке у неё был букет полевых цветов, во второй шаль. Шла она медленно, словно каждый шаг для неё в радость. Задумчивая улыбка скользила по лицу и явно указывала на беззаботность.
— Идёт, цветов нарвала, как не от мира сего, волосы распустила, ишь.
— Городские все надменные и помощи от них не дождёшься, что уж говорить.
— У Кирьяновых квартируется, деньги, значит, есть, пусть и нам платит, — добавил кто-то из толпы стоящих. Их было человек семь. Ждали стадо с пастбища и обсуждали завершающийся день.
— Бросьте, вы, что обсуждать человека не узнав? — Светлана опустила руку и пошла домой.
— О-о-о, защитница нашлась…
Светлана махнула рукой в толпу:
— Не защищаю я, но и зря языком чесать с вами не буду, да и обманывать женщину тоже.
— Иди-иди, — тут же закивали собравшиеся.
— У самой дочь брюхатая, денег на свадьбу нет, а она грудь колесом, — зашептались собравшиеся, чтобы женщина их не услышала.
— Здравствуйте, — кивнула Светлана поравнявшись с приезжей.
— Вечер добрый, — задумчиво ответила женщина и пошла дальше.
«Глаза карие, бездонные, но не страшные, как у Нинки, — подумала Светлана, — да и моложе, чем мне показалось».
Светлана дошла до своего дома и у калитки остановилась, посмотреть на приехавшую ещё раз. Та как раз поравнялась с собравшимися у дома Семёновых женщинами и, чуть замедлившись, кивнула в их сторону, поздоровалась. Женщины как курицы замахали руками и стали наперебой отвечать.
Света ухмыльнулась и пошла домой.
— Лиза, ты дома? — спросила женщина, закрывая дверь.
В дальней комнате послышались стихающие всхлипы.
— Лиза, доча, что?
Светлана зашла к ней в комнату и вновь задала свой вопрос.
Елизавета сидела с заплаканными глазами и не поднимала головы.
— Опять с Серёжкой поссорились, ясно, — словно угадала мать.
— Он не любит меня, сказал, что жениться не собирается.
— Ах, вон оно что! — мать деловито подпёрла талию руками и спросила, — Как он тебе это сказал и когда?
— Сегодня, я на поле пришла к нему, а он разорался при всех и заявил, чтобы я забыла, как его зовут и дорогу к нему. Не его это ребёнок и жениться он не будет.
— Ах так!
Светлана выскочила на крыльцо. Лиза тут же выбежала за ней.
— Отец там был на поле? — Света спешно искала обувь у крыльца.
— Был, но разговор не слышал.
— Ну, я ему! — Света схватила полотенце с верёвки, где сушилось бельё, и вышла за калитку.
Шла Светлана спешно, грузное её тело при каждом шаге вздрагивало от волнения и злости.
— Мам, — Лиза выбежала за калитку и стала догонять.
— Сиди дома, он тебе уже всё сказал, — отсекла мать и перешла через дорогу. До дома жениха дочери было недалеко.
Сергей, перемазанный мазутом, чинил с отцом трактор во дворе своего дома.
— Так значит, не твой ребёнок, — Светлана дёрнула калитку с такой силы, что вырвала крючок.
Она буквально влетела во двор и принялась обхаживать полотенцем парня.
На крики из дома выскочила мать Сергея, отец вылез из-под трактора и все принялись успокаивать прибежавшую женщину.
— Чего, Свет, ты чего? — держал её руки отец Сергея.
— Знаешь ли ты, что твой сын от женитьбы и ребёнка отказался?
Отец юноши обернулся, опустив руки Светы, и посмотрел на сына.
— Не мой он! Генки Кирьянова. Он сам сказал, что два раза Лизку до дома провожал. А так и ребёнок не мой, … может, — добавил Сергей важное уточнение в конце.
— Да что же ты за под…лец…, — закричала Света и махнула полотенцем в сторону парня, — э-э-эх, воспитали!
— От воспитательницы слышу! — заорала мать Сергея, — свою дочь не научила уму разуму, а мой сын виноват, иди-иди,
Светлана сама уже развернулась и шла домой, лишь ещё раз взмахнув полотенцем и не оборачиваясь. Дочь стояла у калитки.
— Зайди домой, разговор есть, — строго посмотрела мать на Лизу.
Часть 2. «О прошлом не кричат»
— Садись, — сказала Светлана, уже в доме. В голосе её не было ни сочувствия, ни злости — лишь усталость.
Лиза неуклюже опустилась на табуретку у стола, глаза всё ещё покрасневшие. Света молча налила кружку воды, подала дочери.
— Пей.
Минуту они молчали. За окном садились сумерки. Где-то на околице закричала сова.
— Скажи честно, — заговорила мать, присаживаясь напротив, — это не Серёжка?
Лиза сглотнула, но кивнула.
Светлана прищурилась:
— Кирьянов?
— Не знаю… Может… Я… это было один раз. Глупо. Мы тогда поссорились с Серёжей, а он подошёл, начал жалеть. Я тогда как будто не собой была.
Светлана сжала губы, глядя в одну точку. Затем поднялась и подошла к окну. Молча смотрела, как по улице шла Катерина. Уже с пустыми руками, без цветов и без улыбки.
— Вот и всё, — тихо сказала Света, — теперь по деревне пойдут слухи. Бабы ведь такие: душу вынут и скажут, что сами пожалели.
Она обернулась и впервые посмотрела на дочь не как на ребёнка, а как на женщину.
— Ты не виновата, что молодая. Но теперь придётся жить иначе. Я тебя не брошу, ты ж знаешь. Но и гулять в слезах по деревне не позволю. Пусть сплетничают — язык без костей у всех. А мы делом займёмся.
Лиза кивнула. И в её глазах впервые за вечер мелькнула искра решимости.
Катерина жила у Кирьяновых уже вторую неделю. Местные толком не знали, откуда она. Кто-то говорил, что после развода приехала «нервы лечить», кто-то — что на самом деле уехала от позора. Но никто не мог точно сказать, что с ней было раньше. Сам Кирьянов — мужик хмурый, молчаливый, — говорил о ней коротко: «Родственница со стороны покойной жены. Устал человек — пусть отдохнёт».
Катерина почти не выходила. Утром — на короткую прогулку по полю, днём сидела во дворе с книгой. Вечером иногда ходила к реке, собирая цветы или камешки.
Но в тот день, после встречи с женщинами у дома Семёновых и мимолётного взгляда Светланы, ей было неспокойно. Она чувствовала на себе пристальные взгляды, обсуждения за спиной, и в этой тишине деревенского вечера они были особенно громки.
Вечером, когда зашла в дом, Генка Кирьянов, лениво повернув голову от телевизора, сказал:
— Сказали мне, что ты с цветами по селу бродишь, как невеста. Тут такое не любят. Потише бы, скромнее.
— А я и не знала, что цветы — это вызывающе, — сухо ответила Катерина.
— Тут и косынку бы накинуть, и волосы спрятать. Народ не привык. Ты ж понимаешь.
Катерина хотела что-то ответить, но передумала. Она лишь молча прошла в свою комнату, закрыла дверь и заперла на крючок. Села на кровать. В голове — пустота.
И вдруг в этой пустоте всплыло лицо Светланы. Сильной, гневной, гордой. С полотенцем в руке. Катерина невольно улыбнулась.
На следующий день Катерина всё-таки решилась выйти раньше. Утро было прохладным, с лёгкой росой. Она шла по улице и вдруг заметила женщину у колодца. Это была Светлана. С вёдрами, в резиновых сапогах.
— Доброе утро, — негромко поздоровалась Катерина.
Светлана посмотрела на неё внимательно и кивнула.
— С добрым.
Катерина подошла ближе.
— Можно я помогу? — предложила она, заметив, как Света поднимает тяжёлые вёдра.
— Ты? — прищурилась Светлана. — Привыкла ты к этому?
— Привыкла. Я не из тех, кто всю жизнь на каблуках.
Светлана пожала плечами:
— Ну, если руки помнишь, тяни верёвку. Только не надорвись. Тут колодец — будь здоров.
Катерина принялась помогать. Движения её были неловкие, но искренние. Она смеялась, когда брызги воды попадали на платье, и удивлялась, какой холодной бывает вода с утра.
Светлана вдруг поймала себя на мысли, что впервые за долгое время с кем-то разговаривает без напряжения. Без подковырок. Без страха, что каждое слово разнесут по деревне.
— А ты чего к нам? — спросила она, когда они шли обратно по улице. — Правда «нервы лечить»?
Катерина посмотрела вперёд. Потом в сторону. Потом на Светлану.
— А если скажу — не поверишь.
— Попробуй.
— Я искала место, где не знают мою фамилию. Где можно быть просто человеком. Без прошлого. Без ожиданий.
Светлана остановилась.
— От ожиданий не убежишь. Даже в самой глухой деревне они найдут тебя.
Катерина тихо улыбнулась.
— Тогда пусть лучше будут новые.
К вечеру у дома Светланы снова собралась та же компания. Куры, ведра, треск пластиковых крышек, стук сплетен.
— Видели? Хозяйничать начала. У Светки у колодца помогала.
— Да-да. На лицо скромная, а у Генки живёт.
— Как бы и наша мужская половина не заинтересовалась. Говорят, у него сын взрослый…
Светлана, проходя мимо, громко чихнула. Женщины замолчали, не зная — случайно ли, или в ответ.
— Чихаете, Света, простыли?
— Нет, душно. Особенно от чужих слов.
Она пошла дальше, не оборачиваясь.
Тем же вечером Лиза сидела за столом с бумагами и блокнотом.
— Мама, а если я учиться пойду?
Светлана, перемешивая тесто в миске, обернулась.
— Куда ж ты?
— На бухгалтера. Я же в техникум ходила до всего этого. Осталось немного.
— А ребёнок?
— Ребёнок будет со мной. А если дадут общежитие — и там устроимся.
Светлана поставила миску на стол.
— А я?
— А ты… приедешь потом к нам. Я за тебя всё сделаю.
Они смотрели друг на друга в тишине.
Светлана смахнула муку с рук и медленно кивнула.
— Ладно. Поступай. Только не бросай.
На следующий день к Светлане постучали. Это была Катерина.
— Простите, что без приглашения. Мне… поговорить нужно.
Они сели на лавку у дома. Было утро, прохладное и свежее, солнце только поднималось.
— Мне кажется, — начала Катерина, — что мне тут не рады. Даже больше — боятся. Я понимаю. Я чужая.
Светлана посмотрела на неё. Катерина выглядела растерянной, будто искала поддержки и одновременно боялась её получить.
— Люди здесь живут, как лягушки в колодце. Всё, что новое — пугает. Ты пришла с другого берега, и это для них угроза. Ты красивая, свободная, не скрываешься. Они себе такого не позволяют. Потому и шипят.
Катерина рассмеялась.
— Вот вы и сказали вслух то, что я сама боялась признать.
— А чего тебе бояться?
— Прошлого. Я потеряла ребёнка два года назад. А потом и мужа. Не в прямом смысле — он ушёл. Сказал, что всё в тебе теперь мёртвое. А я… я жила, как привидение.
Светлана молчала.
— Я сюда приехала, потому что думала: если смотреть на простую жизнь, я вспомню, каково это — быть человеком.
Светлана взяла её за руку.
— Тогда оставайся. Живи. Тут не рай, но и не ад. Мы все тут разные, просто прячемся.
Катерина впервые почувствовала, что её не судят. Что здесь, в этой деревне, где даже крик совы передаётся из уст в уста, можно вдруг начать заново.
Часть 3. «Тени по краям»
На следующий день в деревне началась гроза. Та самая, предвещаемая не погодой, а тишиной и взглядами.
Катерина после разговора со Светланой чувствовала себя иначе. Увереннее, спокойнее. Она вышла утром на рынок, купила мешок муки, банку сгущёнки, даже детские пелёнки — «на случай, Светлане». Возвращалась — и вновь слышала сплетни за спиной, полувздохи, полуслова. Но теперь не отворачивалась. Смотрела прямо в глаза.
На углу у почты её поджидал Генка Кирьянов. Он стоял, облокотившись на телеграфный столб, с сигаретой в зубах. При виде Катерины выпрямился.
— О, хозяйка пришла. Вещички купила, как я посмотрю. Обосновалась.
Катерина ничего не ответила. Шла мимо, не меняя шага.
— Думаешь, если уехала от своего прошлого, тут тебе всё прощено?
Катерина остановилась.
— Ген, ты же не знаешь моего прошлого. И тем более — не тебе его вспоминать.
— А вот и знаю, — он сделал шаг ближе, — ты думаешь, тут никто не в курсе, кто ты такая? Москва, галерея, скандал? Ты же на взлёте была — а теперь вот тут, у нас, как бедная родственница.
Катерина побледнела. Но голос её оставался твёрдым:
— Я тебе ничего не должна. Ни тебе, ни этой деревне. А про меня ты знаешь только слухи. Как и все здесь.
Ген усмехнулся:
— Может, и так. Но слухи порой правдивей, чем правда.
Катерина пошла дальше. А за спиной слышала: «Ты аккуратнее с Лизкой Светкиной. Она моя!»
Эти слова будто громом прозвучали в голове. Катерина остановилась. Повернулась.
— Твоя?
Ген пожал плечами, явно не ожидал, что она отреагирует:
— Ну, был разговор. Но то — молодость. Ты-то к чему?
Катерина вгляделась в его лицо. В наглую полуулыбку, в глаза, лишённые стыда.
И вдруг всё стало на свои места.
Вечером она пришла к Светлане. Та жарила картошку, дом наполнился запахом масла и лука. Лиза сидела в углу, вязала что-то белое. Обе обернулись.
— Я ненадолго, — сказала Катерина. — Света, можно тебя на минутку?
Они вышли на крыльцо. Воздух был натянут, будто перед грозой.
— Света, мне нужно сказать тебе правду.
— Говори.
— Я знаю, кто отец ребёнка.
Светлана нахмурилась:
— Неужели?
— Геннадий Кирьянов. Это он. Я видела его сегодня. Он сказал, что Лиза — «его». А потом сразу стал юлить. Я видела этих мужиков много, Свет. Я жила среди таких. Он испугался.
Светлана молчала. Кулаки её сжались.
— Я не прошу верить мне. Просто… я не могу молчать. Лиза — хорошая. А он — трус.
— Я сама догадывалась. Серёга, может, и болван, но врать не умеет. А Генка — из тех, кто и маму родную подставит. Только никто ему слова не скажет. Вся деревня у него на крючке: кому пиломатериал по блату, кому трактор подправит.
Катерина посмотрела на Светлану:
— Может, пора что-то менять?
На следующее утро деревню потрясла новость: Светлана Афанасьева пошла в сельсовет. А с ней — Катерина. Они подали заявление на проверку отцовства. Да-да, с требованием ДНК-теста. В деревне это было как гром среди ясного неба.
— Что вы делаете?! — кричал Ген у сельсовета, когда женщины выходили. — Вы что, совсем поехали?
— Нет, Генка, ты поехал. На мне катался, на Лизе. Теперь узнаем, кто тебе сын, а кто — стыд, — бросила Светлана.
Он кинулся к ней, но Катерина встала между ними. И в глазах у неё было то, чего он не знал — безусловное спокойствие.
— Ещё раз подойдёшь — поедешь ты. В участок.
Ген, сплюнув, пошёл прочь. Сельсовет за их спинами тихо закрывался. А в деревне уже кипели разговоры.
Вечером у дома Светланы вновь собралась толпа. Но теперь — не злорадствовать. Теперь все хотели знать: что дальше?
— Ты серьёзно? Суд, тесты, адвокаты? Куда ты влезла?
— Туда, где правда. А если вы все привыкли жить, пряча грязь под ковёр, то это ваше дело, — ответила Светлана.
Катерина стояла рядом. Молча.
— А ты, Катя, чего впуталась? Тебя ж не касается.
Катерина посмотрела на женщин и ответила:
— Меня касается всё, где человек один против ста. Потому что я сама одна осталась. А теперь — нет.
На следующий день в дом Светланы пришла повестка. Ген подал встречный иск. На оскорбление чести, клевету и вмешательство в личную жизнь. Но Светлана уже не боялась. С ней была дочь. И рядом — женщина, которая не испугалась грязи чужого прошлого.
Катерина подала документы на аренду старого дома в конце деревни. Он давно стоял пустой, с проваленной крышей и заросшим садом. Женщины убирали там целыми днями. Им помогали — сначала тайно, потом открыто. Кто гвоздь принесёт, кто веник. А Лиза уже писала заявление в техникум.
Жизнь начала меняться.
Именно тогда и пришла настоящая гроза. И с неба, и в сердцах.
В один вечер, когда небо почернело, а ветер рвал листья с деревьев, Ген явился к Катерине. Один. Пьяный. С криками и угрозами.
— Я тебе дом сожгу! Всё расскажу! Ты кто такая, чтоб нас учить жить?!
Катерина стояла у входа. Дверь за ней — нараспашку. Сзади слышно было, как Лиза говорила с кем-то по телефону.
— Я не учу жить. Я просто не молчу, — ответила она.
— Ты убила своего! — крикнул он вдруг, и голос у него надломился.
Катерина замерла.
— Что?
— У тебя же был сын! Я видел в новостях. Упал с балкона, а ты выставку открывала. Потом и муж твой ушёл. Ты думаешь, мы не знаем?
Катерина побелела.
Светлана подошла к ней сзади. Услышала последние слова.
— Генка, тебе мало будет. Проваливай, пока не поздно.
Он ушёл. Пошатываясь.
Катерина опустилась на ступеньку. Глаза её были пустыми.
— Это правда… Он умер. Я тогда была на открытии. Я думала, что он с бабушкой. А она вышла на минуту…
Светлана села рядом. Обняла.
— Теперь ты с нами. И мы всё с тобой переживём.
Катерина впервые заплакала — не от боли, а от облегчения.
Часть 4. «И будет утро»
Суд состоялся через две недели. Для деревни это было событие. В районный центр, где проходило слушание, поехали не только Светлана с дочерью и Катерина, но и ещё пара любопытных «свидетелей». Кто — из желания поддержать, кто — из чистого любопытства.
Сидя в зале, Лиза теребила в руках носовой платок, Катерина сжала её руку.
Геннадий пришёл не один — с матерью. Одеты были нарядно, будто на праздник. Но глаза у обоих бегали.
Судья — строгая, в очках, с короткой сединой — быстро обозначила суть дела. Ген подал встречный иск о защите чести и достоинства, Светлана — заявление об установлении отцовства.
— Господин Кирьянов, вы уверены, что не имеете отношения к ребёнку гражданки Афанасьевой?
— Уверен. Ни к ребёнку, ни к ней. Это клевета. Девка гулящая, — буркнул Ген.
Судья строго посмотрела на него:
— Воздерживайтесь от оценочных суждений.
Катерина почувствовала, как Лиза вздрогнула рядом. Светлана — как камень. Молчаливая и твёрдая.
— У нас есть ходатайство на проведение теста ДНК. Светлана Афанасьева готова оплатить анализ. Вы согласны, гражданин Кирьянов?
— Не собираюсь я сдавать никакие анализы. Я никому ничего не должен.
Судья склонилась над бумагами. Потом посмотрела на него поверх очков:
— Если вы отказываетесь — это будет расценено как уклонение, и суд может признать вас отцом на основании прочих доказательств.
Мать Гена дёрнула его за рукав. Тот вскочил:
— Ладно! Ладно, пусть будет этот ваш тест! Сдавай, Лизка! Всё равно докажется, что не мой.
Через неделю пришли результаты. Ген — отец. Без вариантов. 99,97%.
Светлана плакала. Лиза смотрела в окно, и в глазах её было что-то новое: освобождение.
Суд признал отцовство и обязал Геннадия выплачивать алименты. Но главное — не бумага. Главное — правда вышла наружу. И все, кто неделями злопыхал, теперь молчали.
Катерина в тот вечер испекла торт. Простой, с кремом из сметаны и сгущёнки.
— Сегодня у нас не просто победа. Сегодня начало новой жизни, — сказала она, разрезая первый кусок.
— И новой семьи, — добавила Светлана.
Лето подошло к концу. Дом, который Катерина отремонтировала, теперь был уютным. Белёная печка, вязаные коврики, полки с книгами и фотографиями. Она открыла в нём небольшую мастерскую — приняла заказы на роспись деревянной мебели и игрушек. Работа пошла. Даже из райцентра звонили.
К ней начали тянуться местные — сначала осторожно. Кто за советом, кто за рисунком, кто просто — чайку попить. Даже «злые бабы» из начала истории стали заглядывать.
— Мы тут подумали, может, и правда ты художница, не просто гуляка, — однажды призналась Марья Ивановна.
— А может, я и то, и другое, — с лёгкой улыбкой ответила Катерина.
Они засмеялись. Смех был настоящим.
Лиза поступила в педагогический техникум. По заочной. Уехала в город, но домой звонила каждый день.
— Мам, ты передавай Кате, что я ей благодарна. Без неё я бы ни за что не решилась. Пусть она знает.
Светлана кивала, вытирая слёзы.
— Знает, доча, знает.
В деревню приехал новый ветеринар — вдовец, лет сорока. Алексей. Тихий, с добрыми глазами. Он пришёл к Катерине, когда его собака, огромный доберман, поранил лапу.
Катерина наложила повязку, дала бинт и йод.
— Вы художница, а лечите, как врач, — сказал он.
— В Москве была выставка «Живопись и Жизнь». Видимо, я из второго раздела.
Он засмеялся.
С тех пор заходил всё чаще. То за чаем, то просто поговорить. Катерина не спешила. Но в доме снова звучал мужской голос. Спокойный, добрый.
Ген уехал через месяц. Говорили, что к брату в область. Его дом закрыли, мать редко показывалась на улице. Больше никто не вспоминал ни про «гулящую Лизу», ни про Катерину.
Светлана устроилась в школьную библиотеку. Там нужна была помощь. И вела кружок — рисование. По совету Катерины.
— У тебя руки золотые, — сказала та однажды. — Не копайся ты в огороде всю жизнь.
— А ты? Не боишься снова открыть выставку?
Катерина задумалась.
— Нет. Я боюсь только снова потерять себя. А тут, знаешь ли, себя я нашла.
Осенью они пошли в поле, то самое, где впервые увидели Катерину с букетом.
Лиза приехала в гости, теперь уже с округлившимся животом. Она обняла мать, прижалась щекой к её плечу.
— Мам, спасибо тебе.
Светлана кивнула.
Катерина шла рядом, с фотоаппаратом в руках. Она делала серию снимков — «Деревня: женщины». А потом, возможно, отправит их в Москву. Или нет. Это уже не так важно.
Они шли по полю, и всё казалось новым. Даже солнце. Даже запах травы.
И только где-то вдалеке, там, за линией горизонта, лежало прошлое — тяжёлое, но преодолённое.
А впереди — была дорога. Длинная. Своя.
