— «Родственники»? Нет, это мародёры! Развод, Миша. Ты десять лет выбирал между мной и их жадностью – теперь живи с этим
— Ну чего ты опять напряглась-то, Свет? — Миша зашёл на кухню, как будто ничего не произошло, и шумно открыл холодильник. — Мамка же просто зашла. Поздороваться. Ну и платье посмотреть.
Светлана стояла у раковины, обдирала картошку, как будто это была не картошка, а образ коллективного семейного хамства. Она даже не обернулась.
— Миша, я тебе сейчас скажу одну вещь, и ты постарайся не уронить сосиску.
— Уже интересно.
— Твоя мама — не клиент. Она — родственница. И если ещё раз придёт в мой бутик с выражением лица, будто я ей по гроб жизни обязана, и начнёт требовать «вот это шёлковое, оно как раз под её сумочку», то, прости, я скажу всё, что думаю. Вслух. При покупателях.
Он хмыкнул, сунул сосиску в рот и уселся за стол.
— Слушай, ну не будь ты такой жёсткой. Это ж мама. Не чужой человек.
— Да ты что? Я думала, она к нам случайно с улицы заглянула. Говорю же: она не клиент. А я не склад бесплатной одежды.
Миша отодвинул тарелку и потер лоб, как будто у него внутри головы запылился вентилятор и пора его почистить.
— Ну ты же ей даришь иногда. На день рождения вот — деньги подарила. Нормально же было.
— Да, «нормально». Она мне потом сказала: «Ты бы лучше платье подарила, а не эти бумажки. У тебя же магазин.»
— Ну… логично.
Светлана повернулась. Медленно. Ложка в руках, мокрые руки, волосы в пучке — чистая Кармен из Новокосино. Только вместо кастаньет — венчик и кулинарный нож.
— Логично, Миша, это когда человек идёт в аптеку и покупает себе анальгин, потому что голова болит. А не когда лезет в аптеку к невестке и орёт «дай, ты же всё равно с этого ничего не теряешь!»
Он поднял руки:
— Ладно-ладно. Не кричи. Просто… ну, я не знаю. Ты ей скажи мягче как-то. Она ж не со зла.
Светлана села за стол и долго смотрела на мужа. Не злобно. Даже не устало. Просто… как на человека, который не сдал последний экзамен в их совместной жизни. И завалил с треском.
— Миш, ты понимаешь, что я это всё с нуля поднимала? Без ваших денег. Без её «подсказок». Я с утра до ночи там торчу, подбираю, вожу, заказываю, считаю. И всё ради того, чтобы в один прекрасный вторник ввалилась твоя мама с Анной — и начали мерить вещи, как будто они в своей гардеробной.
— Свет…
— И Анна, между прочим, тоже молодец. В прошлый раз унесла жакет. Сказала: «Потом отдам.» Уже два месяца как «потом».
Миша кашлянул, как будто вдруг почувствовал вкус жакета.
— Я поговорю с ней.
— Не надо. Я сама поговорю. Только в следующий раз я это сделаю не в подсобке, а прямо в зале. При всех.
Он смотрел на неё, как мальчишка на старшую сестру, у которой конфисковали пульт от телевизора. Было что-то жалкое в этом взгляде. И бесконечно усталое.
— Слушай, может, не будем из этого войну устраивать? Ну поссоритесь вы… Зачем? Мама — человек в возрасте, ну прости ты её, если чё. У неё свои взгляды.
— А у меня — свои. Только разница в том, что я ей свои взгляды в шкаф не навязываю. И «чё», Мишенька, — это уже не про прощение. Это про принципы.
Он встал, подошёл, попытался приобнять, но она только отстранилась. Без драмы. Без слёз. Просто чуть отвернулась.
— Я тебя люблю, Свет. Просто… сложно всё это.
— Да не любишь ты меня, Миша. Ты просто хочешь, чтобы было «без скандала». Чтобы тихо, спокойно и чтоб всем удобно. А мне — неудобно. Мне тяжело. Мне неприятно. Мне обидно. Понимаешь?
Он не ответил. И было понятно: не понимает. Не чувствует. Не слышит. И не услышит.
Телефон завибрировал на столе. Светлана глянула. Сообщение от Анны:
«Завтра забежим с мамой. Присмотри что-то стильное, но не слишком вызывающее. Размер ты знаешь ;)»
Светлана нажала «удалить». Затем встала, подошла к раковине и включила воду. Шум потока закрыл за собой тишину кухни, как дверцу холодильника — остатки старого молока.
Никакого взрыва не случилось. Пока. Но всё было готово: фитиль подожжён, порох намокнуть не успел, лица напряжены. Это была не буря — это была пауза между раскатом грома и молнией.
А завтра в десять утра, по всем признакам, в её бутик придут два урагана в кедах и кардиганах.
Бутик «Laska» открылся в десять ровно. Светлана включила кофемашину, проверила, как сидят манекены, поправила плечики на жакете в витрине. В зале пахло дорогим текстилем, кофе и, как ни странно, неминуемым конфликтом.
В 10:07 дверь с деликатным звоном распахнулась. Как всегда — без звонка, без предупреждения. Словно это не магазин, а их с Мишей спальня, в которую можно вломиться по родственным причинам.
— Доброе утро, Светочка! — Валентина Сергеевна шагнула внутрь, уверенно, как прокурор в зал суда. За ней, с выражением слегка приподнятого превосходства на лице, семенила Анна. — Мы буквально на минутку, не переживай.
Светлана сделала глоток кофе, вежливо кивнула и сказала всё тем же спокойным тоном:
— Утро. Выбрать что-то хотите?
— Ну что ты, Светочка! — Валентина Сергеевна уже держала в руках блузу за восемь с половиной тысяч. — Просто посмотрим. Мимо шли. Решили заглянуть к родной душе.
— Мимо шли? Из Ясенево в Марьино?
Анна фыркнула и, не утруждая себя даже «привет», уже держала на локте два платья.
— Мне вот это, и если будет в синем, то тоже. А ты там в компьютере посмотри — у тебя же всё записано, ты как раз мне в прошлый раз обещала…
— Я? — Светлана повернулась. — Обещала тебе платье? Бесплатно?
— Свет, ну хватит. — вмешалась Валентина Сергеевна. — Мы же не чужие. Ты зачем это говоришь с таким тоном? У тебя бизнес, у нас семья. Семья же поддерживает. Или как?
— Именно. Семья должна поддерживать, а не обкрадывать.
Анна хмыкнула:
— Ну ты загнула. Мы же не воруем. Просто берём на примерку. Потом носим. Иногда. Ну не будь ты такой душной.
Светлана поставила чашку. Осторожно. Как бомбу.
— Анна, вы в прошлом месяце взяли жакет. «На съёмку». Потом ты сказала, что «он у подруги». Сейчас он, судя по твоим сторис, у тебя на свадьбе троюродной сестры. А вчера был у тебя на девичнике. Это не примерка. Это аренда. Только бесплатная.
— Господи, Свет, ты всегда была такой обидчивой? Или после сорока начала считать каждую нитку?
Светлана в этот момент реально почувствовала, как внутри неё что-то с хрустом отщелкнулось. Не просто щелчок, а как будто сработал рычаг катапульты.
— А ты всегда была такой нахалкой, Анна? Или это семейное, и вас так учили в детстве? Брать, что плохо лежит?
Валентина Сергеевна резко выпрямилась, как будто в позвоночник вкололи адреналин.
— Светлана, я прошу тебя держать себя в руках. Мы пришли не скандалить. Просто хотели поддержать твой бизнес, носить твои вещи, делать тебе рекламу — как ты не понимаешь? У тебя же всё равно наценка бешеная!
— Вы серьёзно сейчас? — Светлана подошла ближе, уже почти в упор. — Вы действительно считаете, что я тут для того, чтобы вас одевать? За спасибо? И за «ты же всё равно не в убытке»?…
— Вы действительно считаете, что я тут для того, чтобы вас одевать? За спасибо? И за «ты же всё равно не в убытке»? — Светлана говорила спокойно, даже почти ласково, но в этой спокойной интонации было что-то гораздо страшнее, чем если бы она кричала.
Анна закатила глаза, как подросток, которого в очередной раз уличили в том, что он оставил в раковине грязную тарелку.
— Свет, ну ты чего, мы ж… как свои. Ты вот сейчас прям как чужая говоришь. Неприятно, если честно. Я вот думала, ты нормальная, а ты…
— Какая? — Светлана сделала шаг вперёд. — Скажи. Какая?
— Мелочная, — бросила Анна, глядя в сторону.
Валентина Сергеевна вздохнула и взяла в руки ещё одну блузку, изучая швы, будто проверяя, насколько «неубыточно» будет её унести.
— Миша, конечно, мягкий, — сказала она задумчиво, не поднимая глаз, — но я думала, что ты — умная женщина. В семье надо уступать. У кого, как не у родных, просить, брать, делиться? Ты же вроде взрослая, должна это понимать. Или у тебя в жизни, кроме шмоток, ничего святого не осталось?
Светлана медленно убрала чашку в раковину, вытерла руки о фартук, сняла его. Посмотрела прямо в глаза Валентине Сергеевне.
— Валентина Сергеевна. Вас, кажется, всю жизнь учили брать. Меня — зарабатывать. В этом, собственно, и проблема. Вы живёте в парадигме, где «родственники» — это те, кто автоматически что-то вам должен. Я — в мире, где каждый платит за свои желания.
— Ой, ну началось… — Анна развернулась к зеркалу, вертя на себе платье. — Сейчас ещё про самоуважение начнёт лекцию читать.
Светлана чуть улыбнулась.
— Про самоуважение не начну. Ты всё равно не поймёшь. Начну про правила.
— Какие ещё правила? — Валентина Сергеевна напряглась, будто предчувствуя, что сейчас начнётся то, чего она не сможет «затоптать авторитетом».
— Очень простые. Начиная с сегодняшнего дня: мой бутик — это мой бизнес. Здесь нет скидок «по родственным связям». Нет бесплатных примерок, которые длятся месяцами. Нет аренды за спасибо. Хотите — покупаете. Не хотите — дверей две: вход и выход. Всё. Вот такие правила.
Анна развернулась, с прищуром глядя на Светлану, будто та рассказала несмешной анекдот.
— Ты шутишь, да?
— Нет.
— Ну ты офигела.
— Возможно.
— Миша знает, что ты с нами так разговариваешь?
— Знает. Но, думаю, до конца не осознаёт.
Валентина Сергеевна положила блузку на вешалку с таким видом, будто к ней в руки попал какой-то некачественный товар.
— Значит, ты выбираешь деньги вместо семьи, Светлана.
— Нет. Я выбираю уважение. Своё, в первую очередь.
— Ну тогда не удивляйся, если в этой семье тебя перестанут считать своей.
— А вы считали?
Повисла пауза. Долгая, тягучая, как мед, но на вкус — горькая.
Анна первой вышла из этой сцены.
— Да ладно, мам, пойдём. Раз она у нас теперь бизнесвумен с принципами, пусть сама тут со своими шмотками и сидит.
— О, я прекрасно посижу, — кивнула Светлана. — Зато в своих, а не в ваших фантазиях о «семейных скидках».
Анна, уже держа в руках сумку, бросила через плечо:
— Мише передай, что его семья ему всегда рада. Если он захочет поговорить, он знает, где нас найти.
— Передам. А вы, пожалуйста, передайте Мише, что в этой семье теперь тоже свои правила.
Валентина Сергеевна посмотрела на неё холодно, без слов, развернулась и, не прощаясь, вышла.
Когда дверь за ними закрылась, Светлана позволила себе сесть. Сердце колотилось в груди, руки дрожали, но внутри — впервые за долгое время — было спокойно. Как будто в квартире, где долго текла незаметная труба, наконец-то перекрыли воду.
Тут же зазвонил телефон.
Миша.
Она не стала брать сразу. Позволила себе сделать ещё глоток остывшего кофе. Потом нажала зелёную кнопку.
— Ну ты чего? — услышала его голос сразу, с этим его характерным «почему опять всё не по-твоему». — Мама мне только что звонила. Говорит, ты их чуть ли не выгнала.
— Не чуть ли, Миш. А выгнала.
— Свет, ну зачем ты это сделала? Они же просто…
— Просто пришли, чтобы в очередной раз взять. Не купить, не выбрать, не обсудить. Взять. Бесплатно. Потому что «родственники».
— Свет, ну это некрасиво. Ты же их обидела.
— А меня, Миш, они не обижали? Когда Анна тащит из моего магазина вещи и не возвращает? Когда твоя мама говорит, что я обязана? Когда мне в лицо говорят, что я мелочная, а за спиной — что жадная?
Он замолчал.
— Миш, скажи честно: ты меня в этой ситуации поддерживаешь? Или тебе просто надо, чтобы дома было тихо?
— Я… — он запнулся. — Я не хочу, чтобы мы ссорились. Просто… я не думал, что ты так резко. Можно же было как-то мягче. Без ультиматумов.
— Нельзя. Потому что мягче — это уже было. Много лет. Я устала быть удобной. Я не хочу, чтобы ты был между мной и ими. Я хочу, чтобы ты был со мной. Но если ты не готов — так и скажи.
— Свет, ну ты же знаешь, я тебя люблю…
— Любишь? Тогда люби меня с моими правилами. Или не люби. Я не собираюсь больше прогибаться.
Молчание. Долгое. Потом короткий, тяжёлый выдох.
— Дай мне время, Свет.
— Время на что?
— На то, чтобы разобраться.
— Хорошо. Но пока ты разбираешься — знай: я не отступлюсь. Я не отдам им своё. И не позволю больше считать себя складом, банком или запасной гардеробной.
— Понял.
— Правда?
— Пока нет, но… постараюсь.
Она отключила звонок и, впервые за долгое время, почувствовала, как между её лопаток расправились крылья. Не белоснежные и не пушистые. Но крепкие. Собственные.
Вечером Миша пришёл домой тихим. Светлана готовила ужин — не потому что ждала его с распростёртыми объятиями, а потому что была голодна.
Он молча вошёл на кухню, сел. Минуту просто смотрел в одну точку.
— Ты злишься на меня? — спросил он наконец.
— Нет. Я злюсь на себя. Что так долго терпела.
— Мамка, конечно, расстроена. Сказала, ты её выгнала. Сказала, ты её не уважаешь.
— Я не обязана уважать тех, кто меня не уважает.
Он потёр лицо ладонями.
— Ну и как мы дальше будем?
— Не знаю. Но по-старому не будет.
Миша поднял на неё глаза. Впервые за долгое время — без привычного уклончивого взгляда, без попытки разрулить, замять, успокоить. Просто — честно.
— Свет, а если я не смогу между вами? Если я не смогу выбрать?
— Так не надо выбирать, — ответила она. — Надо просто понять, с кем ты идёшь в одну сторону, а с кем — в разные.
— Я не готов терять маму.
— А я не готова терять себя.
Он смотрел на неё долго, потом встал.
— Ладно. Мне надо подумать.
— Думай.
Он вышел. Без скандала. Без громкой двери. Просто вышел.
Светлана поставила на стол тарелку с макаронами, села и вдруг почувствовала, что не голодна.
В телефоне — ни сообщений, ни звонков. Пусто.
Но впервые за много лет эта пустота казалась не одиночеством, а, скорее, пространством. Чистым. Глубоким. Свободным.
Прошло три дня. Светлана не писала первой. Миша — тоже.
Анна, конечно, устроила в сторис маленький спектакль: снимала новые вещи, подписывала саркастично: «Некоторые шмотки просто исчезают из жизни. Но мы-то знаем, где раздобыть покруче».
Светлана смотрела это с лёгким равнодушием. Её это больше не трогало.
На третий день в бутик вошёл Миша. Один. В руках — скромный букет белых лилий. Глаза — усталые, но, кажется, что-то в них изменилось.
— Я поговорил с мамой, — сказал он, подходя. — Сказал ей, что если ещё раз она попытается использовать тебя — меня в этой семье не будет.
Светлана села, молча, ждала продолжения.
— Она плакала, конечно. Говорила, что я предатель. Что я стал «подкаблучником».
Он усмехнулся, но грустно.
— А я ей сказал, что если быть с женщиной, которую любишь — это быть под каблуком, то я готов туда хоть на шпильки.
Светлана впервые за много дней улыбнулась. Настояще, с теплом.
— И что она?
— Сказала, что я взрослый и делаю глупости. Что ты меня уводишь из семьи. Но я думаю, что я, наконец, прихожу в свою.
Он протянул ей букет.
— Можно я буду с тобой? С твоими правилами?
Она взяла цветы, вдохнула аромат и только кивнула.
— Можно.
Он сел напротив.
— Я, конечно, не обещаю, что всё сразу будет гладко. Но я готов.
— Этого достаточно.
Они сидели, не спеша. Пили кофе. Впервые не пытались что-то залатать, сгладить, упросить. Просто были — друг для друга.
И в этом молчании наконец случилось то, чего они оба боялись, но чего так ждали: они стали семьёй.
Настоящей. Без скидок.
