Оля жила в детском доме. Родителей у неё не было, и родственников тоже. Государство определило её в детский дом.
По какому принципу распределяли детей, Оля не знала, но ей не повезло дважды. Сначала она попала в дом малютки. Там ещё было относительно неплохо — тепло, относительно сытно.
Оля смутно помнила это время, и, пожалуй, оно было единственным, когда ей жилось более-менее нормально.
А потом её перевели в другой приют. Тот самый, о которых иногда пишут журналисты в криминальных хрониках, когда тайное становится явным.
Детей там почти не кормили. Еда была такой, что даже дворовые собаки отказывались её есть. Одежда рвалась, развлечений не было, спальные места приходилось делить с другими детьми, а дисциплина держалась на страхе и криках воспитателей.
Главное правило в этом месте было простым: не мешать взрослым. Делай что хочешь, только не попадайся на глаза. Логично, что многие сбегали при первой возможности. Жить на улице, ночевать в подъездах и добывать еду подручными способами — казалось меньшим злом, чем оставаться в детдоме.
Впервые Оля сбежала из приюта, когда ей было тринадцать. Она бродила по улицам, наслаждаясь свободой, но не успела придумать, где спрятаться на ночь. Когда стало холодать, она забралась в кусты в городском парке и свернулась калачиком, пытаясь уснуть.
Там её нашла полиция. Вернули обратно, даже не особо ругая – в приюте такие побеги случались постоянно.
Вторая попытка была удачнее: Оля провела на улице целых две недели. Подобралась к компании беспризорников, научилась добывать еду и ночевать в подвалах.
Но и тогда её нашли – снова патрульные, снова возвращение в холодные стены приюта. Воспитатели даже не удивились. Просто заперли Олю в карцере на пару дней, как и остальных беглецов.
Но в шестнадцать лет Оля сбежала из приюта на более длительный срок. Она искала частные дома, в которых можно чем то поживиться.
А что ей грозит за это? Поймают? Максимум вернут обратно в приют, и на этом всё закончится.
Оля знала, что в чужих домах можно найти что-то полезное – еду, одежду, иногда даже деньги. Поэтому, когда она наткнулась на незапертый дом, то решила проверить.
Оля заглянула внутрь – и поняла, что дом пуст. Пыльные полки, тихий скрип половиц, застывший воздух. В шкафах нашлись только старые вещи, а в холодильнике – замороженные продукты, которые она тут же разогрела. А потом зашла в гостиную.
Там была полка с книгами. Их было так много, что у неё перехватило дыхание. Полки были до потолка, стопки на столе, даже подоконник заставлен томами.
Оля потянулась к ближайшей книге и, не сдержавшись, плюхнулась прямо на ковёр перед камином, забыв обо всём. А потом дверь скрипнула, и в дом вошёл его хозяин.
Оля замерла. Хозяином был старик лет 70, но выглядел добродушно. Вместо криков или вызова полиции он просто посмотрел на неё, кивнул на книгу в её руках и спросил:
— Интересная?
— Да, очень! — сказала Оля, прижимая к себе книгу — прошу вас, не выгоняйте меня, мне жить негде.
— Пойдём на кухню — сказал старик.
Старик предложил Оле чаю, и они долго разговаривали. Оказалось, что старика звали Василий Семёнович. Он был одинокий, родственников нет, жена ушла в мир иной, а детей у него никогда не было. Единственной его страстью были книги, он очень любил читать. И в этом у них с Олей было много общего. Она тоже любила читать.
Оля осталась у Василия Семёновича. Он не задавал лишних вопросов, не читал нотаций, не интересовался её прошлым. Рядом с Олей он не чувствовал себя одиноким. Ему было приятно, что в доме рядом с ним была живая душа.
В его доме было спокойно, тепло, а главное – безопасно. Это было странно и даже немного страшно. Оля не привыкла к такому.
Первые дни Оля ожидала подвоха. Привыкла, что от взрослых не стоит ждать доброго отношения. Но подвоха не было. Василий Семёнович готовил еду, ставил на стол и просто звал есть, без нравоучений. Он не спрашивал, куда она ходит, не заставлял делать что-то в ответ. Единственное, о чём он её попросил, – просто быть рядом.
— Зачем я тебе нужна дядь Вась? — как то спросила Оля.
— Давай без дядь Вась, зови меня просто по имени — сказал старик.
— Хорошо Вась, зачем я тебе нужна?
— Понимаешь Оленька, я тридцать лет живу один. Детей у нас с Клавдией Васильевной не было, а как она богу душу отдала – других женщин у меня не было. Порой так тоскливо бывает, что сам с собой начинаю разговаривать. Если бы кто со стороны увидел – наверняка подумал бы, что я умом тронулся. А ты появилась – уже какое то тепло на душе, спокойствие, и вроде как жить хочется.
Постепенно Оля расслабилась. Её напряжение уступило место осторожному доверию. Она начала помогать – вытирать пыль с книжных полок, мыть посуду, даже разбирать старые вещи на чердаке. Василий Семёнович не настаивал, но и не отговаривал.
Со временем у них появились традиции. По вечерам они пили чай и читали – каждый свою книгу. Василий Семёнович помогал Оле с учёбой, объяснял школьную программу, учил играть в шахматы.
Иногда старик что-то рассказывал – о жизни, о людях, о местах, где он бывал. Его истории завораживали Олю. Ей впервые было интересно слушать взрослого человека.
Но их спокойствие оказалось недолговечным. Ровно через месяц о девочке вспомнили в приюте и очень быстро вернули обратно с помощью всё той же полиции. Кажется, об этом Василий Семёнович не подумал, когда рисовал её сказочное будущее.
Ей казалось, что как только её увезут, старик тут же о ней забудет. Но нет. Василий Семёнович стал приходить в приют по выходным, в родительский день. Иронично, что в этом месте не было детей, у которых на свободе оставались хоть какие-то родственники.
А у неё был. Он приносил книги, еду, какие-то милые небольшие подарки вроде сладостей. Иногда даже брал её к себе домой, и это было самым большим счастьем. Не приходилось отдавать больше половины подарков старшим.
А где-то через полгода таких встреч он спросил Олю, хочет ли она жить с ним.
Конечно, она мечтала об этом. На самом деле, её бы устроил любой вариант, при котором она навсегда уходила из интерната.
Только в этом месте их мечты столкнулись с реальностью. Оказалось, что взять ребёнка из приюта, даже никому не нужного, — задача не из лёгких. И Василию Семёновичу её отдавать никто не собирался.
Причина была в его возрасте. А ещё в том, что он не был женат. Оля не понимала всей логики таких правил, но в документах было чётко написано: одинокий, пожилой мужчина не может быть опекуном. Даже временным. И тем более не может удочерить кого-то.
Единственной лазейкой в законе был брак. Оля сама нашла это в каких-то юридических книгах. По закону их региона жениться можно даже в 16. Этот закон до сих пор не был отменён. А ей как раз исполнилось 16 лет.
Когда Оля рассказала Василию Семёновичу о своём открытии, он сначала отмахнулся.
— Ты что, Оленька, с ума сошла? Какой брак? Это же… несерьёзно. Да и что люди скажут?
— А мне всё равно, что скажут люди. Я не хочу возвращаться туда. Я не смогу. Понимаешь?
Она говорила спокойно, почти тихо, но в этих словах было столько отчаяния, что старик тяжело опустился на стул. Он знал, что в её жизни не было ничего хорошего. Он видел это в её глазах, слышал в обрывочных историях, понимал по её испуганным движениям и привычке ждать удара, когда к ней кто-то приближался слишком быстро.
— Это неправильно, Оленька, — снова сказал он, но голос уже не был уверенным. — Люди подумают, что я… Что я старый извращенец.
Оля покачала головой:
— Ты же знаешь, что это не так. Мы же знаем, что это не так. Мне нужно не замужество. Мне нужно, чтобы меня оставили в покое. Чтобы я могла остаться с тобой, жить, учиться, читать… Только и всего. Если хочешь, можешь называть меня кем угодно, мне всё равно. Главное — не возвращаться туда.
Василий Семёнович молчал. Потом встал, пошёл на кухню, долго возился с чайником, будто откладывал решение. Но в глубине души он уже знал, что сдастся. Он не мог оставить её там, он не мог снова пустить в дом это холодное одиночество, которое окружало его до её появления.
— Хорошо, — наконец сказал он. — Если ты уверена.
Свадьба была почти формальностью. Скромная регистрация, на которую никто не пришёл, кроме них самих и пары случайных свидетелей из очереди. Оля чувствовала себя странно: она никогда не мечтала о пышной свадьбе, но всё равно в глубине души ожидала, что день, когда она выйдет замуж, будет хоть немного другим. А тут — формальная подпись, сухой голос регистратора, и всё.
— Вы согласны? — спросили её.
— Да, — спокойно ответила Оля.
— Вы согласны? — обратились к Василию Семёновичу.
Он кивнул.
Через десять минут они уже шли обратно домой, словно ничего не случилось.
— Теперь ты официально моя жена, — с кривой улыбкой сказал Василий Семёнович. — Как звучит, а?
— Глупо, — фыркнула Оля. — Это просто бумажка.
— Бумажка, которая позволяет тебе остаться.
— Именно.
Они никогда не играли в настоящую семейную пару. Их жизнь продолжалась так же, как и раньше. Оля училась, убиралась, читала. Василий Семёнович готовил, рассказывал истории, водил её на прогулки в парк. Только теперь она жила у него законно. Никто не мог забрать её обратно.
Время шло. Оля привыкла к новому статусу, хотя в её жизни мало что изменилось. Она по-прежнему звала Василия Семёновича по имени, по привычке иногда даже «дядь Вась». Он только смеялся.
В школе о ней ходили слухи. Кто-то с шёпотом пересказывал, что она вышла замуж за старика. Кто-то называл её авантюристкой, кто-то — бедной девочкой, которую подставили. Но ей было всё равно. Её не трогали, а это было главное.
Оля продолжала учиться, стала много читать, а Василий Семёнович иногда брал её с собой в библиотеку. Там она почувствовала себя почти счастливой.
Однако спокойная жизнь продлилась недолго.
Однажды, когда она возвращалась домой из школы, у их дома стояли две женщины. Служба опеки.
— Здравствуйте, Ольга Васильевна, — улыбнулась одна из них, женщина в строгом пиджаке. — Нам бы хотелось поговорить с вами. О вашем браке. И о вашем будущем.
Оля напряглась. Она знала, что это рано или поздно случится.
— Зачем? Всё в порядке. Я живу здесь, у меня всё хорошо.
— Понимаете, — мягко сказала вторая женщина, — разница в возрасте между вами и вашим супругом вызывает некоторые вопросы. Да и сам факт, что брак заключён так… быстро, может указывать на принуждение. Мы просто хотим убедиться, что вы действительно здесь по собственной воле.
— Я здесь потому, что хочу быть здесь. И никто меня не заставлял. Если вы не против, я пойду домой, — Оля попыталась пройти мимо, но женщины заступили ей путь.
— Вы должны пройти с нами. Нам необходимо провести беседу в официальной обстановке.
— У вас нет на это права.
— Мы уже подали запрос в суд на проверку законности вашего брака.
Эти слова пронзили её, как нож. Оля понимала, что теперь их не оставят в покое.
В тот вечер она рассказала обо всём Василию Семёновичу. Он слушал молча, только сжимал губы в тонкую линию. Когда она закончила, он тяжело вздохнул.
— Надо было раньше догадаться, что так не оставят, — устало сказал он. — Они ведь всегда ищут, где бы покопаться.
— Мы справимся, — уверенно сказала Оля. — Я скажу, что всё по любви. Что я сама настояла. Что я счастлива.
— Но ты ведь действительно счастлива? — вдруг тихо спросил он.
Оля посмотрела на него. Да, он был стар, да, он не был ей ровней, но он стал для неё тем, кого она никогда не имела — семьёй.
— Да, — ответила она, не задумываясь. — Ты — мой дом.
Следующие месяцы превратились в бесконечную борьбу. Опека требовала признать брак недействительным. Сначала они пытались надавить на неё, потом — на Василия Семёновича. Приглашали психологов, юристов, даже социальных работников, чтобы найти хоть малейшую зацепку. Их вызывали в суд, заставляли проходить экспертизы, проверяли условия жизни.
Оля держалась стойко. Она говорила, что сама выбрала эту жизнь, что она счастлива, что никто её не принуждал. Василий Семёнович молчал, только иногда брал её за руку, когда она начинала дрожать на допросах.
И всё это время они продолжали жить как прежде. Читали книги, пили чай, обсуждали уроки. Вечерами Василий Семёнович рассказывал о своих юношеских годах, а Оля училась готовить его любимый борщ. Они были счастливы — настолько, насколько могли.
Когда пришло время судебного заседания, Оля выступала уверенно. Она говорила, что не желает возвращаться в приют, что их брак — её собственный выбор. Её слова звучали настолько искренне, что даже судья на мгновение задумался.
— Но вы понимаете, — сказал судья, глядя на неё поверх очков, — что общество не может спокойно смотреть на такой союз. Что вы, будучи подростком, находитесь в ситуации, которую многие сочтут неправильной.
— Общество не жило в приюте, — спокойно ответила Оля. — Общество не было голодным. Общество не ночевало в подвалах. И общество не знает, каково это — когда никто тебя не ждёт и не любит. Здесь меня ждут. Здесь меня любят. Что может быть важнее?
Судья молча посмотрел в её глаза. Потом перевёл взгляд на Василия Семёновича. В зале стояла напряжённая тишина.
— Я выношу решение сохранить брак, — наконец сказал он.
Опека, конечно, подала апелляцию, но Оля и Василий Семёнович продолжали бороться.
Прошёл год. Оля закончила школу с хорошими оценками. Поступила в колледж. Их дом уже никто не трогал. Службы, журналисты и соседи со временем оставили их в покое.
Василий Семёнович начал сдавать. Он часто болел, у него дрожали руки, память подводила. Иногда он забывал, где оставил ключи, иногда спрашивал, какое сегодня число, хотя только что сам смотрел в календарь.
Оля ухаживала за ним, как могла. Она готовила, убирала, водила его в больницу. Иногда читала ему вслух, когда он уже не мог сам держать книгу.
— Знаешь, — как-то тихо сказал он, — я ведь в молодости думал, что проживу жизнь совсем по-другому. Что будут у меня дети, внуки. Что в старости я буду играть с ними в шахматы, гулять в парке.
— У тебя есть я, — ответила Оля, сжимая его руку. — И я буду рядом.
Он улыбнулся.
— Ты у меня лучшая семья.
Когда Василию Семёновичу исполнилось 72, его сердце не выдержало. Он ушёл спокойно, ночью, в своей постели, после того, как Оля прочитала ему очередную главу любимого романа.
Оля долго сидела рядом, держа его за уже остывшую руку. Слёзы лились сами собой, но в этих слезах не было паники. Только боль утраты.
После похорон она осталась в их доме. По закону, дом перешёл к ней. Василий Семёнович ещё при жизни всё оформил, чтобы после его смерти Оля не осталась на улице.
Соседи стали относиться к ней по-другому. Не как к странной девочке, вышедшей замуж за старика, а как к взрослой женщине, которая провела последние годы рядом с человеком, которому была нужна.
В колледже она продолжала учиться, стала работать в библиотеке, где когда-то ходила с Василием Семёновичем.
Иногда вечерами она сидела в гостиной, заваривала чай в его любимом заварнике, ставила перед собой книгу и, словно в старые времена, читала вслух. Будто он всё ещё рядом, слушает, улыбается, кивает ей.
— Ты говорил, что я твоя семья, — шептала она. — Но на самом деле ты стал моей.
И где-то в глубине души она верила, что он слышит.
