— Что? — Галина Сергеевна замерла с открытой дверцей шкафа.
— Мы не будем ничем заниматься, — уже громче, тверже повторила Людмила. — Я не просила, чтобы ты сюда переезжала. Я не просила продавать мою дачу. Никто меня не спрашивал. А теперь… теперь мне даже не о чем с вами говорить.
Виктор нахмурился и шагнул ближе:
— Люда, хватит драматизировать. Мы семья. Нужно поддерживать друг друга.
— Семья? — Людмила вдруг почувствовала, как боль внутри уступает место холодной ясности. — Ты решил, что семья — это ты и твоя мама. Отлично. Живите так. Но я в этом спектакле участвовать не собираюсь.
Она резко развернулась и ушла в спальню, захлопнув за собой дверь.
Виктор потёр лицо, что-то пробормотал и повернулся к матери:
— Мама, ну ты же знаешь Люду… Психанёт и успокоится.
— Конечно, знаю, — с деланным спокойствием ответила Галина Сергеевна, закрывая дверцу шкафа. — Женщина она вспыльчивая. Но ты всё правильно сделал, сынок. Ты молодец. Дача — это прошлое. А мы — твое настоящее.
Виктор, однако, чувствовал, что что-то пошло не так. Но привычка не вникать в чувства жены снова взяла верх. Он уверил себя, что это просто «переигрывает» и «перестанет сердиться через пару дней».
Но Людмила не успокоилась. Наоборот. Она не спала всю ночь. В голове, как в ленте новостей, всплывали моменты: как она сажала первую клубнику, как Витя строил сарай, как они ставили старый деревянный забор. Каждый кусочек её жизни, её труда, её свободы, — уничтожен, продан, перечёркнут. А самое страшное — не просто продан, а отдан в угоду той, кто всегда мечтала «поставить Людмилу на место».
К утру в ней родился план.
На следующий день, когда Виктор ушёл на работу, а Галина Сергеевна отправилась в новую квартиру наводить порядок, Людмила позвонила своей дочери Оле.
— Мам, ты в порядке? — обеспокоенно спросила Оля, когда услышала голос матери.
— Нет, не в порядке, — честно ответила Людмила. — Виктор продал дачу. Без моего ведома. Купил на эти деньги квартиру твоей бабушке, она теперь будет жить рядом.
— Что?! — Оля была потрясена. — Как он мог?
— Именно этот вопрос я и задаю себе, — вздохнула Людмила. — Слушай, я тебе потом всё расскажу. Мне сейчас нужна твоя помощь. Есть у меня одна мысль… Но мне понадобятся ты, твой муж и… несколько старых связей.
— Ого, звучит интересно. Что задумала?
— Я решила, что раз меня не посчитали членом семьи, я буду действовать, как посторонний человек. Юридически. Грамотно. И очень, очень неприятно для них.
Оля ухмыльнулась, уже предвкушая интригу. Она хорошо знала характер своей матери: если Людмила что-то решила, отступать она не будет.
Через несколько дней Людмила, вооружённая свежими выписками из Росреестра, документами на совместно нажитое имущество и консультацией опытного юриста, села напротив Виктора на кухне.
— Вить, я хочу с тобой поговорить спокойно, — начала она. — Без криков.
Виктор с облегчением кивнул:
— Вот это другое дело. Я же тебе говорил, что не хотел тебя обидеть.
— Ты обидел меня не этим, — спокойно ответила Людмила. — Ты предал меня. Ты продал дачу, которая была в нашей совместной собственности, не спросив моего согласия. Знаешь, что это означает?
Виктор поморщился:
— Люд, да хватит уже. Какая разница?
— Огромная, — твёрдо сказала она. — Продажа без моего нотариального согласия незаконна. Сделка может быть оспорена в суде. Новый владелец рискует потерять право собственности.
Виктор вдруг побледнел:
— Люда, ну ты же не будешь… Это же уже всё. Деньги потрачены. Квартира куплена. Мама переехала.
— Именно. Деньги потрачены. Но прав на эту дачу ты не имел. И я готова это доказать в суде.
— Ты с ума сошла? — Виктор вскочил. — Ты что, хочешь оставить людей без дачи?
— Не я этого захотела, — Людмила встала, глядя ему прямо в глаза. — Ты сам поставил меня в эту ситуацию. У меня нет задачи отобрать у них дачу. У меня есть задача вернуть то, что принадлежит мне по праву. Пятьдесят процентов стоимости этой сделки. И, возможно, моральный ущерб.
— Люда, да ты же сама говорила, что деньги не главное…
— Деньги не главное, — кивнула она. — Главное — уважение. Которого я от тебя не дождалась. Поэтому теперь будем говорить языком, который ты понимаешь.
— Это из-за мамы? — зло бросил Виктор. — Всё из-за неё?
— Нет. Из-за тебя, Витя. Это ты меня предал.
Она развернулась и ушла из квартиры. Виктор ещё долго сидел, тупо глядя в одну точку.
Оля, услышав о разговоре, только одобрительно покачала головой:
— Мама, ты крутая. Но ты ведь не ради денег всё это затеяла?
— Конечно, нет, — Людмила улыбнулась. — Деньги — это просто инструмент. Но если мне удастся надавить на них через финансовую сторону, может, хоть тогда они поймут, что со мной так нельзя.
— У тебя есть план Б?
— Есть. Но лучше, чтобы они согласились по-хорошему.
Виктор долго советовался с матерью. Галина Сергеевна кипела от возмущения:
— Вот ведь стерва! Захотела ещё и деньги с нас содрать! Неблагодарная! Скажи ей, что мы ничего платить не будем!
Но Виктор уже начал понимать, что Людмила настроена серьёзно. Он даже проконсультировался с адвокатом — тот подтвердил, что сделка оспорима.
— Мама, если Люда подаст в суд, мы не только деньги потеряем, — угрюмо сказал он. — Нас могут обязать вернуть всё назад. И дачу, и квартиру. А новые хозяева потребуют неустойку.
— Чепуха! — отмахнулась мать. — Она не посмеет!
— Мама, ты её плохо знаешь…
И Виктор, пусть и скрипя сердцем, позвонил Людмиле:
— Давай встретимся. Поговорим.
Они встретились в кафе. Виктор, растерянный и осунувшийся, смотрел на жену с какой-то новой осторожностью.
— Что ты хочешь? — спросил он.
— Справедливости, — просто ответила она. — Половину от стоимости сделки. В письменной форме. Если нет — я иду в суд.
— Половину? Это же…
— Это ровно то, что мне принадлежит по закону.
— А если я… верну тебе деньги, но мама останется рядом?
— Конечно, — улыбнулась Людмила. — У меня нет цели рушить вашу сделку. Я просто не позволю вам сделать вид, что меня не существует.
— Мама будет недовольна.
— Меня это не волнует. Это ваши отношения. Я ухожу с вами в финансовый размен, а в остальном — живите, как хотите.
— У тебя ещё есть чувства ко мне?
Людмила задумалась. Раньше она, наверное, расплакалась бы. А сейчас спокойно сказала:
— Ты для меня теперь просто бывший муж. Внутри всё уже умерло.
Виктор отвёл взгляд.
Через неделю нотариально оформленное соглашение о выплате компенсации было у неё на руках. Виктор передал ей сумму, которая по закону полагалась ей как совладелице имущества.
И вот тут начался второй акт Людиной маленькой мести.
С этими деньгами она купила… дачу.
Не ту, конечно — ту уже благоустраивали новые хозяева. Но очень похожую, даже лучше. С просторным домиком, плодоносящими деревьями и роскошным садом. Причём — в соседнем садовом товариществе, где всё ещё жили её давние подруги.
Оля и зять помогли перевезти туда мебель. За несколько месяцев Людмила полностью обустроила новый уголок, вновь почувствовав вкус к жизни.
Виктору она не сообщила, где теперь проводит время. Звонки от него она сначала игнорировала, а потом просто сказала:
— Ты мне больше не нужен.
Оля с мужем часто приезжали на новую дачу. Внуки с удовольствием помогали в саду. Людмила смеялась, угощала всех свежими пирогами, выращивала клубнику, снова чувствовала себя счастливой.
Когда однажды, спустя почти год, Виктор случайно узнал, где она проводит время, и приехал к ней, Людмила встретила его с лёгкой, спокойной улыбкой.
— Вот ты где, — сказал он. — Я… соскучился.
— А я — нет, Витя, — мягко, но твёрдо ответила она. — Знаешь, что самое удивительное? Когда ты продал мою дачу, я думала, что потеряла всё. А на самом деле — я только начала жить.
Виктор растерянно молчал.
— Тебе теперь с мамой скучно? — продолжила Людмила. — Никакого веселья, как у нас? Ну что ж, у тебя был выбор.
Она развернулась и пошла к внукам, которые как раз вытаскивали садовые инструменты из сарая.
Виктор стоял, смотрел ей вслед и вдруг понял: вернуть её он уже не сможет.
Прошла зима. Людмила чувствовала себя обновлённой. С каждым днём она будто становилась всё легче, свободнее. Обида на Виктора уже не жгла — осталась ровная, спокойная усталость и понимание: иногда, чтобы обрести себя, нужно потерять кого-то, кто тянул вниз.
Весной начался активный дачный сезон. Людмила с радостью уезжала на свою новую дачу почти каждые выходные. Внуки приезжали к ней с Олей и зятем, соседи с удовольствием помогали обустраивать клумбы и дорожки. У неё снова была своя маленькая жизнь, в которой никто не открывал шкафы без разрешения и не диктовал, какие шторы должны висеть в доме.
Тем временем у Виктора и Галины Сергеевны начались сложности.
Сначала Галина Сергеевна, почувствовав, что теперь она “в главной роли”, стала практически ежедневно приходить в квартиру Виктора. Она влезала во всё: проверяла, как он варит суп, расставляла по-своему тарелки, перемывала уже чистую посуду, перекладывала его носки в шкафу, а главное — без конца вспоминала Людмилу.
— Вот ты знаешь, Витя, — вздыхала она, сидя на его кухне, — с ней-то ты был не устроен. Всё не так делала, всё не по-людски. А я тебе теперь порядок наведу.
— Мам, ну хватит, — устало говорил Виктор. — Люда… ну, она хорошая была. Просто характер…
— Хорошая? — Галина Сергеевна почти вскочила. — Да она с тебя деньги вытянула! Ты забыл?
— А я вот думаю, может, она и права была, — пробормотал Виктор.
— Что ты несёшь, сынок? Ты ей отдал кучу денег, а она даже не разговаривает с тобой! Ты для неё теперь никто.
Эти слова неожиданно больно ударили Виктора. Он понял, что это правда. Он больше для Людмилы — никто. Но ещё тяжелее было то, что рядом теперь осталась только мать, которая буквально удушала его своей заботой.
Галина Сергеевна стала приходить каждый день. То с пирогами, то с кастрюлями, то с замечаниями. Виктор уже боялся заходить домой: он знал, что, скорее всего, она уже там, сидит на его диване, смотрит его телевизор и обсуждает, какие у него “неправильные” наволочки.
Через несколько месяцев Виктор поймал себя на том, что вспоминает Людмилу с теплотой. Да, она иногда ворчала, да, ругалась, но она всегда оставляла ему пространство. Она уважала его привычки. А с матерью пространство сжалось до нуля.
Попытки ограничить её визиты не помогали.
— Мам, ну дай мне пожить одному! — однажды не выдержал он.
— Как это одному? — удивилась она. — А если тебе станет плохо? Кто тебя спасёт?
— Да со мной всё нормально!
— А если давление? А если сердце?
— Мам, ну я взрослый мужчина!
— Взрослый? Без жены, без хозяйки, один… Кто тебе готовить будет?
— Я сам себе готовлю, — обречённо сказал он.
Но Галина Сергеевна не слышала. Её мир уже давно был выстроен: она должна руководить сыном. Всегда. Сын — это её проект, её жизнь, её продолжение.
Виктор всё чаще вспоминал, как Людмила любила тишину. Как она не навязывалась. Как всегда говорила: “Хочешь — приезжай, не хочешь — живи спокойно, я не обижусь.”
И вот однажды, в середине лета, он снова поехал на её новую дачу. Уже не в первый раз. Раньше он пару раз приезжал, постоял у ворот, но не решился войти. А в этот раз — зашёл.
Людмила сидела на веранде, плела корзинку из газетных трубочек. Внуки возились в песочнице. Оля с мужем собирали клубнику. Все были спокойны, счастливы, как в хорошем фильме, где никто никуда не торопится.
Виктор подошёл к забору и неловко позвал:
— Люд… Люд, ты дома?
Людмила посмотрела на него. Её взгляд был спокойный, даже доброжелательный. Но там уже не было любви.
— Здравствуй, Витя, — сказала она. — Что ты тут делаешь?
— Я… Я просто хотел узнать, как ты.
— У меня всё хорошо.
— Можно зайти?
— Конечно, — она улыбнулась, — но ты теперь гость, Витя. Просто гость. Имей в виду.
Виктор подошёл, сел на край лавочки.
— Тут у тебя хорошо. Тепло. По-настоящему уютно.
— Спасибо. Я старалась.
— А ты, наверное, счастлива без меня?
— Наверное, да. — Людмила посмотрела вдаль. — Знаешь, я боялась, что после тебя жизнь остановится. А она, оказывается, только началась.
Виктор опустил голову.
— Ты давно меня простила?
— Я тебя не держу, Вить. Но и не жду.
Оля вышла из сада, помахала ему, но не пригласила к столу. Зять кивнул молча. Внуки тоже не подбежали, как раньше.
Виктор вдруг остро почувствовал: он сам вычеркнул себя из этой семьи. Люди, которых он когда-то называл “моими”, теперь жили своей, новой жизнью. Без него.
— Я, наверное, пойду, — пробормотал он.
— Хорошо, Витя. Береги себя. — Она поднялась, проводила его до калитки. — Маме привет.
Он криво усмехнулся:
— Её ты, наверное, тоже простила?
— Да. Но, знаешь, Витя, мне не нужно с ней мириться. Я просто живу дальше.
Он ушёл, а Людмила, закрыв калитку, села обратно на веранду и вернулась к своему плетению. Её душа была наконец спокойна.
Виктор шёл по дорожке и впервые в жизни почувствовал, что остался один по-настоящему. Галина Сергеевна — рядом, но её присутствие угнетало. С Людмилой — мосты сожжены. Дочь — холодна, внуки — отчуждены.
Он понял, что в погоне за «правильным» решением он потерял всё настоящее.
Через месяц он снова попытался навестить Людмилу. В этот раз его встретил зять.
— Слушай, Витя, не обижайся, но, наверное, тебе не стоит сюда больше приезжать. Люде это тяжело. Да и мы уже привыкли, что у нас здесь своя жизнь.
— Я просто хотел… поговорить. Извиниться.
— Мы тебя поняли. Но давай будем честны: ты сделал выбор. Люда с ним смирилась. Ты — нет. Но это уже не наша проблема.
Виктор долго стоял у ворот, потом повернулся и пошёл прочь.
Галина Сергеевна всё так же приходила к нему каждый день. Но теперь он воспринимал её как неизбежность, как плату за свои ошибки.
Тем временем Людмила действительно начала новую жизнь. На даче она познакомилась с Николаем — соседом с участка напротив. Николай был вдовцом, лет на пять старше, спокойный, интеллигентный, с тонким чувством юмора и потрясающими золотыми руками.
Он помогал Людмиле чинить забор, натягивать сетку для огурцов, починил её старую бензокосилку. Они подолгу разговаривали на веранде за чаем, вместе ходили в магазин, гуляли по лесу.
Внуки быстро к нему привыкли, а Оля, видя, как расцветает её мать, только поддерживала это общение.
Однажды, сидя на скамейке под вечер, Николай спросил:
— А ты… вообще веришь, что можно начать всё с чистого листа после шестидесяти?
Людмила улыбнулась:
— Я не просто верю, я живу этим. Никогда не поздно быть счастливой. Никогда.
Николай тихо взял её за руку, и Людмила не убрала её.
Виктор, случайно узнав от общих знакомых, что у Людмилы появился мужчина, долго сидел в своей пустой квартире и смотрел в окно.
В голове звучал только один вопрос: «Почему я понял, кого теряю, только тогда, когда потерял окончательно?»
Ответа не было.
Галина Сергеевна в этот момент снова звонила в дверь с очередным домашним пирогом.
А у Людмилы тем временем на даче звучал смех внуков, пеклись пирожки и строились новые планы на жизнь.
И жизнь шла дальше.
