Каждый раз, когда я набираю себе ванну, кошка усаживается в раковину и контролирует, так сказать, процесс. И если я погружаюсь с головой хотя бы на пару секунд, то запрыгивает ко мне на бортики ванны и лапой бьет по воде с испуганными глазами. Иногда мне кажется, что она – единственное существо, которое действительно боится меня потерять.
«Когда она бьёт по воде»
С того самого вечера, когда я впервые заметила, как моя кошка Луна испуганно бьёт лапой по воде, если я скрываюсь под ней даже на мгновение, я начала смотреть на неё иначе. Это была не просто кошка — это было существо, которое, кажется, улавливало мои чувства тоньше, чем кто бы то ни было.
Она сидит в раковине — как обычно. Хвост подогнут, уши напряжены. Я набираю ванну, пена медленно поднимается. Луна не сводит с меня глаз.
— Ну что, санитар душевного фронта, — шепчу я, глядя на неё. — Сегодня будем следить за мной, как за пациентом?
Она чуть шевелит ухом, словно отвечает: «А разве ты не пациент?» И я улыбаюсь. Грусть уходит лишь на миг.
Вода доходит до нужного уровня, я вырубаю кран, зажигаю свечи — так уютнее. Иногда мне кажется, что свечи делают боль менее режущей. Или просто маскируют её светом.
Погружаюсь в воду. Медленно. Спина касается тёплой керамики, мышцы расслабляются. Снимаю с себя день — словно старую кожу.
Но через пару секунд тишины я чувствую движение. Луна уже тут, на бортике, вытянулась над водой, словно акробат. Вода чуть всплёскивает, когда её лапа касается поверхности. Она смотрит мне прямо в глаза.
— Я здесь, дурочка, — шепчу, поднимая голову. — Не утону, честно.
Она не уходит. Сидит, как вахтёр на проходной. Я касаюсь её уха мокрой рукой — она морщится, но не отступает.
И тут во мне вспыхивает странное чувство. Больная, тёплая мысль, как воск на пальце: а если бы она не была рядом?
Флэшбек захлёстывает меня, как волна.
Пять лет назад.
Саша, мой муж, закрыл за собой дверь тихо. Слишком тихо. Я это сразу запомнила.
Мы не кричали. Мы были вежливы, воспитанны, усталы. Мы разошлись, как ледники весной — без звука, но навсегда.
После него квартира стала звучать по-другому. Даже чайник начал свистеть злее. Воздух в спальне был пустым. Я ложилась на правую половину кровати, но всё равно тянулась к левой рукой — по привычке. Он больше не возвращался, и никто не возвращался.
Кроме неё.
Луна появилась зимой. Маленький серый комочек с глазами цвета ольхи. Я нашла её на лестничной площадке, где она мяукала под батареей.
— Ты пришла за мной? — спросила я, поднимая её.
Она не сопротивлялась. Она свернулась клубком на моей ладони, как будто всю жизнь ждала именно этой руки.
Настоящее.
Луна спрыгивает с бортика, оставляя за собой мокрые следы. Садится у двери ванной — не уходит, просто ждёт. Я лежу и думаю о том, что, возможно, именно она спасла меня. Не раз.
В один из вечеров, когда стены квартиры сжимались, как кулак, когда я всерьёз задумывалась, зачем всё это, она пришла и легла на мою грудь. Я плакала. Она мурлыкала. Упрямо, настойчиво. Как будто её задача — вывести меня обратно в свет.
В ту ночь я не вышла на балкон. Не встала на перила. Только сидела с ней до утра, обнимая шерстяной комок и вдыхая её запах — пыльный, домашний, тёплый.
Несколько дней спустя.
Я вернулась домой с тяжёлой сумкой и головной болью. За дверью было темно.
— Луна? — позвала я.
Тишина.
Обычно она встречала меня у двери. Но не сегодня.
Я бросила сумку и пошла по коридору. Сердце колотилось. В ванной было открыто окно — я проветривала. Раковина пуста.
— Лу-у-у-на! — голос дрожал.
Под кроватью — ничего. На подоконнике — пусто.
Я обошла всю квартиру, прежде чем увидела её. Она сидела в ванне. Прямо в чаше. Не двигалась. Глаза тусклые.
— Ты что, милая?
Я наклонилась. Она едва подняла голову.
Сердце ушло в пятки. Я прижалась к ней щекой.
— Потерпи. Сейчас, сейчас, поедем.
Ветер срывал с крыш снег, дорога в клинику казалась вечностью. Я держала переноску на коленях и шептала:
— Ты не имеешь права меня покинуть. Слышишь? Никто не имеет. Мне одного раза хватило.
Врач был молчалив. Осмотрел, сделал укол.
— Обезвоживание. Возможно, вирус. Оставим на капельницу.
— Я могу остаться? — спросила я.
Он кивнул.
Я провела рядом три часа, пока прозрачные капли падали в тонкую лапку. Луна не мурлыкала. Просто смотрела на меня, будто спрашивала: «Что ты будешь делать, если я уйду?»
А я не знала.
День четвёртый.
Луну вернули домой. Ослабшую, но живую. Я устроила ей лежанку возле батареи и сама спала рядом — на полу, завернувшись в одеяло.
Она медленно приходила в себя.
И в первую же ночь, когда я пошла в ванну и набрала воду, она — дрожащая, худенькая — снова уселась в раковину. Смотрела, как пена поднимается. И когда я нырнула, она прыгнула на бортик и снова ударила лапкой по воде.
Я вынырнула и рассмеялась сквозь слёзы.
— Ну ты и санитар… ты и есть моя живая тревога.
Весна.
Мы снова живём вместе. Я — немного тише, она — немного внимательнее. На улице тает снег, и с капелью капает моя грусть — медленно, но верно.
Недавно я пригласила домой одну девушку с работы. Зовут Ася. Мы болтали о кино, потом о книгах. А потом она спросила:
— Ты живёшь одна?
Я хотела сказать «да». Но Луна прошлась между нами, хвост трубой, и я улыбнулась.
— Нет. Мы живём вдвоём.
Иногда я думаю, что Луна — это не просто кошка. Это душа, которая когда-то знала меня. Может, из прошлой жизни. Может, она была моей сестрой, матерью, дочерью. Или частью меня самой. Той части, которая осталась жива.
Иногда мне снятся сны, где я — в воде, и она — тоже. Мы обе — под водой. Но можем дышать. Мы плывём, как две рыбы, и я не боюсь утонуть, потому что она рядом.
Потому что у неё глаза цвета ольхи и сердце — размером с мою боль. И с моей надеждой.
Сегодня.
Я снова лежу в ванне. Свет свечей колеблется, отражается в воде. Луна — на бортике. Я улыбаюсь ей.
— Ты ведь не боишься воды, да? Ты боишься меня потерять.
Она кивает головой — да-да. И лапа её снова касается воды.
А я смотрю на неё — и впервые за долгое время думаю: я не одна. Я нужна. И это достаточно, чтобы жить дальше.
И в следующий раз, когда я уйду с головой под воду, я точно знаю — кто-то будет ждать, пока я вынырну.
«Страж жизни» (часть 2)
Ася появилась в моей жизни так же неожиданно, как когда-то Луна. Мы работали вместе уже больше года, но до этого почти не общались. Я знала её имя, видела её в общей кухне, слышала, как она смеётся — звонко, как школьница. Но мы были из разных миров.
До того вечера, когда я случайно оставила ключи в офисе, а она осталась допоздна на созвещании.
— Подвезти? — предложила она, увидев мою растерянность у дверей.
— У меня поблизости. Пешком дойду, — пробормотала я.
— Но уже темно. И дождь начинается. Поехали, не упрямься.
В машине играла старая музыка — что-то из Алсу, как ни странно. Она щёлкала пальцами по рулю и смотрела вперёд, а я, почему-то, впервые за долгое время почувствовала себя спокойно. Без напряжения в плечах, без спешки.
— Ты всегда такая тихая, — сказала она, когда мы подъехали. — А дома как, веселее?
Я хотела соврать. Что-то про вечеринки, про книги, про друзей. Но в этот момент я увидела в окне Луныны глаза. Она уже сидела на подоконнике, глядя на нас.
— У меня кошка. Она веселье заменяет с лихвой, — усмехнулась я.
— Можно взглянуть?
Я не знала, почему ответила:
— Заходи.
Вечер в квартире
Ася вошла осторожно. Сняла кеды, не спросив. Огляделась. Кошка тут же выскользнула к ней и встала у ног.
— Это она? — Ася присела на корточки. — Привет, пушистик.
Луна позволила себя погладить. Даже муркнула. Я удивилась — она не всякого пускала.
— Она… особенная, — сказала я. — Кажется, она спасла меня.
Ася подняла глаза:
— От чего?
И я впервые за долгое время не отшутилась. Я рассказала. Про ванну, про лапу, про балкон, про ту зиму, когда всё было слишком тихо.
Ася слушала. Не перебивала. Только гладила Луну, которая уже устроилась у неё на коленях.
— А ты ведь сильная, — тихо сказала она, когда я замолчала. — Но сильным тоже нужен кто-то рядом.
Я не ответила. Но запомнила это.
Флэшбек: Саша
Саша когда-то тоже гладил Луну. Но не так. Без нежности. Скорее — из вежливости.
— Ты с ней как с человеком, — говорил он.
— А она и есть почти человек, — отвечала я.
Он не понимал. Мы вообще друг друга перестали понимать. Он хотел света, города, движения. Я — покоя, корней. Он ушёл в проект, потом в другую женщину. А я осталась в этой квартире с её молчанием.
И только Луна не ушла.
Май
Ася теперь заходит часто. Привозит еду, фильмы, однажды — блендер («чтобы смузи делать, как нормальные люди»). Мы сидим на кухне, едим лапшу, и она рассказывает про свою юность в Твери, про бабушку, которая лечила травами, и про хомяка, который сбежал в вентиляцию и вернулся через три недели.
Я смеюсь. Искренне.
Иногда она приносит свои вещи. Шарф забыла. Потом — книгу. Потом — зубную щётку.
Луна всё это одобряет. Она ходит между нами, как старшая по дому. Ложится между подушками, мурлычет под руки.
Ася как-то сказала:
— Она следит, чтобы ты была в порядке. Страж.
— Страж чего?
— Жизни. Твоей. Не даёт тебе исчезнуть.
И я поняла — это правда.
Июнь.
Утро было солнечное, жаркое. Я проснулась раньше. Вышла на кухню, поставила чайник. Луна, как всегда, появилась первой. Потёрлась об ногу.
А потом я услышала:
— Эй… — Ася, растрёпанная, босая, подошла и обняла меня сзади. — Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что пустила меня в свой мир. Я знаю, это было непросто.
Я повернулась, глядя ей в глаза.
— Мне… страшно. Иногда. Всё кажется таким хрупким. Я боюсь снова потерять.
Она прижалась лбом к моему плечу.
— Мы все боимся. Но если держаться — можно пройти. Вместе.
Июль.
Я набираю ванну. Всё, как всегда: свечи, тишина, вода.
Луна сидит в раковине. Но теперь не одна.
Ася сидит на полу, спиной к стене, листает книгу. Она не смотрит на меня, но я знаю — она тут. На всякий случай.
Я погружаюсь с головой. Вода тёплая, ласковая. И в этот раз я не боюсь. Потому что когда я выныриваю, Луна бьёт по воде лапкой — уже по привычке, а не со страхом.
И кто-то, не кошка, берёт меня за руку.
Я открываю глаза — Ася стоит рядом. Она улыбается.
— Всё нормально?
— Нормально, — говорю я. — Теперь — да.
Эпилог. Осень.
Мы живём втроём. Тихо, спокойно. Я пишу рассказы, Ася работает удалённо, Луна управляет нашими днями с высоты подоконника.
Я снова чувствую вкус чая. Радость в шорохе осенних листьев. Я не боюсь ванны. Не боюсь одиночества.
Я снова живу.
И каждый раз, когда набираю ванну, Луна приходит. Смотрит. Садится в раковину, как всегда.
Но теперь она не тревожится. Она знает — я не исчезну. Я вернусь. К ней. К себе. К жизни.
Часть 3: Там, где снова светло
Сентябрь
Ася принесла коробку с надписью: «Фото. Не выбрасывать». Я удивилась — коробка была пыльной, по краям — следы старого скотча.
— Это из дачи, — сказала она. — Моя мама хранила. Я думала, всё сгорело в том сарае, а оно, оказывается, у соседей лежало.
Мы сидели на полу в комнате, на ковре, а Луна удобно устроилась на подлокотнике дивана, будто контролировала процесс.
В коробке были фотографии — чёрно-белые, выцветшие, некоторые ещё с белыми полями. Маленькая Ася с разбитыми коленками, школьный утренник, поездка на море, её мама с короткой стрижкой и серьёзными глазами. И одна — потрёпанная — где женщина держит на руках крошечного котёнка с белыми усами и пушистым хвостом.
— Это был мой первый кот. Гоша, — тихо сказала Ася. — Он убежал. Я тогда ревела неделю. А мама сказала: “Кошки не уходят, они просто ищут тебе новых ангелов”.
Я посмотрела на Луну. Та прищурилась и вытянулась вдоль подлокотника.
— Ну вот, нашла, — улыбнулась я.
Ася вдруг погрустнела.
— Знаешь, я всё думаю: а если мама бы увидела, что мы живём вместе… она бы поняла?
Я помолчала. Потом сказала:
— Я думаю, она просто хотела, чтобы ты была счастлива.
— Даже если не так, как она себе представляла?
— Особенно если не так. Потому что по-своему — это чужое счастье. А твоё — всегда правильное.
Октябрь
Мы поехали в деревню. Там остался дом Асиных бабушки с дедушкой — обветшалый, но ещё живой. С ключами, что скрипят, и печкой, которую нужно было растопить. Старинной этажеркой, на которой пылились книги с потрескавшимися обложками. В кухне — старый самовар.
— Он ещё работает, — гордо сказала Ася. — Дед не позволял его выкинуть.
Луна сначала не хотела выходить из переноски. Сидела, замерев, пока я не поставила её у окна. Она фыркнула, зевнула, а потом неспешно пошла исследовать пол.
Я смотрела на дом. Он был другим. Низкие потолки, сквозняк, старые обои, но… был в этом всём уют. Было ощущение, будто дом шепчет: «Я вас ждал».
А ночью, под одеялом, с потрескивающими дровами в печке, я сказала:
— А давай останемся.
Ася повернулась ко мне.
— Надолго?
— Не знаю. Может, навсегда. Или просто на зиму. Пока не надоест.
Она смотрела в темноту, в потолок.
— А вдруг я не смогу без города?
— Мы всегда сможем вернуться. Но попробовать — стоит.
Она взяла мою руку. Тихо. Без слов.
Луна забралась к нам в ноги, свернулась клубочком.
Ноябрь. Дом становится домом
Мы купили новые занавески. Старые выбросили — они пахли плесенью и пылью. Раскрасили кухню в светло-жёлтый. Повесили полки. Привезли плед, книги, подушки. Я нашла в сарае старый велосипед — починила. Ася построила кормушку для птиц.
Мы пекли хлеб. Слушали радио. Ася завела дневник.
Я начала писать. Настоящие рассказы. Не обрывки. Настоящие. О женщине и её кошке, о доме, который оживает, когда в него возвращаются, о любви, которая не требует ни доказательств, ни страховки.
Вечерами мы сидели у окна. Луна прыгала на подоконник, смотрела, как летит снег.
— Смотри, — сказала как-то Ася, — она не боится. А ты помнишь, какой она раньше была? Тревожная, нервная.
— Теперь ей спокойно. Она чувствует, что мы здесь. Вместе.
Флэшбек: письмо маме
Я сижу за столом. Бумага, ручка. Пишу письмо, которое никогда не отправлю.
Мама, ты спрашивала, когда я полюблю снова. Я боялась тебе сказать — что уже люблю. Но теперь, когда я дышу свободно, когда каждое утро рядом со мной — свет, тепло и запах кофе, я знаю: ты бы улыбнулась. Ты ведь всегда говорила, что счастье — это просто быть собой. Спасибо, что научила.
Я вложила письмо в книгу и закрыла её. Пусть останется.
Зима. Новый год.
На кухне пахнет мандаринами и корицей. Мы ставим на стол свечи. Снег идёт крупными хлопьями. Луна крутится под ёлкой, гоняет игрушки.
— Думаешь, она запомнит этот Новый год? — смеётся Ася.
— Она запомнит, что дом — это когда пахнет вкусно, когда тебя гладят по голове и когда тебя любят.
Ася смотрит на меня. Долго. Говорит:
— Ты больше не боишься?
Я улыбаюсь. Честно.
— Боюсь. Иногда. Но я знаю теперь: даже если вдруг станет темно — ты включишь свет. А Луна — разбудит меня.
Февраль. Снегопад
Утром я проснулась от тишины. За окном — ни звука. Всё замело. Ветер стих. Мир будто затаился.
Ася спала. Луна свернулась клубочком на её подушке.
Я встала. Сделала чай. Села на кухне. И вдруг поняла: я счастлива.
Не в моменте, не в проблеске, не случайно.
А по-настоящему. Глубоко. Цельно.
В доме, где потрескивают стены. С женщиной, которая умеет слушать. С кошкой, которая охраняет мою жизнь.
Эпилог
Каждый раз, когда я набираю ванну, Луна приходит. Она не садится в раковину — теперь у неё новое место, мягкий коврик у двери.
Но если я погружаюсь с головой — она всё так же подходит, смотрит, и… просто ждёт.
Не тревожится. Не зовёт. Потому что знает — я вернусь.
К себе. К ней. К жизни.
